– Не надо так беспокоиться, Леопольд Семёнович. Ни к чему хорошему это не приведёт – поберегите нервы. А сыночка мы Вам вернём в самом надлежащем виде – не извольте сомневаться.
– Ну да, ну да… – повторял отец и уходил в задумчивости, шаркая ногами. – Ну да, ну да… – доносилось с лестничной площадки.
– До свидания, – нерешительно прощался профессор, доктор наук, и в такой же рассеянной задумчивости возвращался в кабинет или отваливался в кресле, изучая стеллажи с умными научными книжками. – Ну да, ну да… – повторял он машинально, выпячивая нижнюю челюсть, жуя губами «коровью жвачку». – Ну да, ну да…
Была осень. Были первые числа ноября. И лил дождь. Вечер, сомкнув веки, накрыл оживлённые улицы города серым покровом. Уличное освещение и рекламы мерцали, сверкали, играя разноцветными лампами и табло. Люди двигались, как муравьи. Машины двигались, как светляки. Всё жило, всё функционировало. Лишь Руслан Леопольдович Покрута-Половцев в своём рабочем кабинете стоял бездушной восковой статуей, и не видел города, – засмотревшись на своё отражение, он погрузился в то, что неотвязно преследовало его полтора месяца, и с каждым днём привязывало к себе всё сильнее, увлекая в свои глубины, к припасённым в них хитроумно устроенным тенётам.
Что же это было?
Если мы возвратимся на несколько минут назад и чудесным образом вторгнемся, вломимся в сознание Руслана, то сможем кое-что узнать: до отрешения от действительности он не столько думал, сколько вспоминал последние часы жизни своего так до конца и не узнанного, неразгаданного деда, Семёна Игнатьевича Покруты-Половцева…
Тогда было самое начало осени. На дворе резвилось Настоящее Бабье Лето. Руслан ехал на бронированном «Глентвагене» в город, в котором ему не доводилось бывать, но откуда был родом его отец и где теперь умирал Семён Игнатьевич – его дед и отец его отца.
Дорога была не близкой: четыреста пятьдесят километров. Большую часть пути он с комфортом преодолел по новенькой автомагистрали. Он нигде не останавливался, слушал сборник детских песен из мультфильмов и кино советской эпохи и старался ни о чём не думать. Когда в конце третьего часа пути у него стала раздуваться голова от игривых, дурашливых, задорных голосов, постоянно доносившихся из динамиков, он выключил стереосистему и оставшиеся шестьдесят километров проехал в тишине по пустынной, местами разбитой узкой дороге, плутавшей среди редких небольших населённых пунктов и леса. Вокруг осень озорничала красками и ясным небом не меньше проказливой Старухи-Шапокляк или Красной Шапочки, которая совсем недавно пела о далёкой Африке. И Руслан не устоял – поддался искушению: он снизил скорость до сорока километров, и ехал, наслаждаясь лесом и открывающимися полями и заречной далью. В опущенное боковое окно, перебирая его светлые волосы, проникал напоенный осенью тёплый ветер.