Подушечка для иголок бьется во мне. Я ищу ответы, но нахожу вопросы.
Едем за моей открыткой. Вернее, мы оба знаем, что едем не за ней. Подъехав, я увидел, что много детей гуляют во дворе при здании. Начал глазами искать её. Папа подошел сзади. Ровный и спокойный голос папы за спиной:
– Нет?
– Ну, я не нашел.
– Спросим.
Я шел, и сиротливая свежая трава узлами путалась под ногами. Земля и так почти голая, а я делаю только хуже. В голове раскладываю все на простые основы и думаю, что ей сказать. Сталкиваюсь с тем, что мое понятие мира и так разложено на атомы и никак не усложнено. Я не представляю себя в будущем, может потому, что его нет? Мне кажется, ничего нового не придет, а лишь станет запутанней, как последняя неделя.
Я нашел её за тем же столом. Она сидела и притворялась что рисует. Она притворялась, потому что на рисунке перед ней было 4 цвета, а у неё было лишь три карандаша и тот, что в руке, был идеально заточен. Нет, можно предположить пару идей, как так сложилось, и она действительно рисовала, не ожидая меня, но, я думаю, она последний час очень ждала меня, как и я её.
– Я подумала, что тебе будет важно забрать открытку. Это ведь память.
– Я отдал книги, чтобы избавится от памяти.
Она пододвинула книгу мне. Я открываю её и не вижу открытки.
– Кажется, она могла и не быть в этой книге. Я могла ошибиться.
– Как она выглядела?
– Я не помню, – уголки её губ приподнялись и вжались ямочками в щеки. – Пойдем, посмотрим в других.
Я все понял и на мгновение перестал чувствовать разочарование.
***
– Пап, я передумал на счет поездки к бабушке и дедушке послезавтра.
– А что такое? – он улыбнулся, видно, понимает все на пятнадцать шагов наперед меня.
– Я хочу ходить сюда после школы.
Он кивнул и включил щелкающий поворотник, в котором я впервые услышал трескучих весенних птиц.
Тоска, жалость, память – моя незыблемая троица.