Я яростно кинул об пол свой инструмент. Со звоном он отскочил и ударился об стену, на которой красовалась цементная новая заплатка моего окна в мир…
Здесь я отпраздновал пловом новое тысячелетие. Запил чаем горе погибших американцев во время атаки самолетов-террористов.
И в положенное время я брался за свой мечь. За эти годы что-то переключилось в мозгу. По заказу я мог четко представить живого противника с его выпадами, отходами. Я видел его во плоти. Только без лица. Черный капюшон. Мы дрались с ним часами. И я побеждал. Я так видел. Я так хотел.
Число шрамов на руке росло, сжимая кулак и зубы. Напряжение. Нехватка витаминов. Я поседел. Становился стариком раньше времени. Между бровями и на лбу образовались глубокие складки постоянных мыслей.
А мир все крушил своими катастрофами и жарился горячими точками. Сколько еще я пропущу событий?
Я постоянно над этим размышлял в одиночестве. Признаюсь, порой складывались руки. Оставить свои занятия. Перестать готовиться к чему-то, что может никогда и не произойти. И я навек буду здесь заточен. Я даже не пойму, что пришла пора умирать и не умру, и переживу нормальную человеческую жизнь. Потому что одно дело телевизор и мир снаружи, другое – я. Изолированный и чужой всем и всему. Даже смерти.
Я посмотрел на себя в разбитое много лет назад зеркало. Его единственное так и не меняли. Я потерялся в этом шестиграннике. Все стало тесным и печальным. Все предопределено. Долгие годы высечены здесь в камне моими кулаками. Последние три года мне особенно тесно и плохо. Меня не стригут, не моют, газ не пускают. Может и в камеру не смотрят, потому что надоел им. Они не чистят мою комнату. Я, наверно, воняю как черт.
Я бы подумал, что они вымерли, не дождавшись. Но дебильные сапоги так же стучали об пол и швыряли еду. Они так издеваются.