Милька была девушка с характером – и рогатая, и бодатая, а хуже всего – имевшая страсть к бродяжничеству. Чуть отвернись, она уже выдрала из земли колышек с верёвкой и удрала вместе с ним за тридевять земель, – вот и снова её ищи.
Приходилось даже слёзно выручать и даже выкупать Мильку из плена замысливших недоброе людей.
Но коза стоила того. Не будь нашей бегуньи, на чём бы выросли мы с братом в те долгие годы войны? Зимы наши северные всяк знает, какие – не дождёшься, когда и кончатся. А уж если апрель пришёл, тогда и живы, слава Богу.
Апрель – это мой месяц. Не то, что день рождения (кстати, я и не помню, чтобы мне его когда-нибудь в детстве отмечали)… а совсем другое.
В апреле мама открывала большую комнату, всю зиму простоявшую закрытой из-за невозможности там проживать зимой: она была угловой, причём угол приходился на сторону Северной Двины, нещадно шпарившей морозными ветрами, так что стены покрывались инеем.
И вот мы открывали большую комнату, вносили из маленькой на своё законное место большие горшки с комнатными цветами. Цветы – это наш райский сад. Мама и сёстры их трепетно оберегали. Помнится, когда домой, в Тойму, приезжали Нина с Лией, они первым делом вооружались тряпками и протирали большие листья зелёных насельников нашей оранжереи. В большой комнате стояла обширная, на высоких ножках, родительская кровать, как невеста, одетая во всё белоснежное.
Над ней красовался оптимистический плакат с весёлым краснощёким советским лыжником, летящим с горы. А над другой кроватью, поменьше, висела настоящая картина маслом, на которой испуганные брат с сестрёнкой бежали от настигающей их грозы; бежали по старенькому щербатому мостику… (См. вклейку. Ил. 1.)
Но зря они так испугались, ведь над ними простёрла свои крылья огромная женщина-ангел.
Вот под этой картиной и проходили мои ночи в короткое северное лето. Ныне в православных лавках можно встретить открыточку с репродукцией этой картины, поскольку сейчас всё можно: и Бога, и ангелов, а тогда…
Скорей всего, я была почти единственной, кто лицезрел эту женщину-ангела в нашей Верхней Тойме, потому что посторонних в нашей большой комнате никогда не было.
Да и в маленькую редко кто заглядывал – такое было время, не нуждающееся в оправдании.
А воздействие художественного полотна на формирование во мне своеобразного человечка тоже нет нужды доказывать: это и открывшаяся однажды творческая тяга, и неравнодушие к небесному миру, и некая, смею думать, упругость жизненной энергии.