– Откуда во взводе узнали, что хотел я остаться в Союзе из-за Лены, могу только догадываться. С первых же дней в полку «деды» на смех подняли, чего только не наслушался. Как-то раз я, дурак, ткнул одному (ублюдок, представить себе не можешь) письмо: «На, читай! Тебе писали такое?» Взял, гнида, и давай ерничать над каждым словом. Хотел забрать назад, он стал отбегать, увертываться, при этом скабрезность за скабрезностью. А вокруг ржет такое же быдло, и «молодые» подхихикивают. Схватил я табуретку и, не помня себя, – со всей силы. Как он увернулся, не знаю. Кого-то Ангел-Хранитель защищал – или его от смерти, или меня от дисбата. Только погон на плече ножкой надорвало, а бюст Ленина табуретка смела вдребезги – дело было в «ленкомнате». Он – на меня. Дружки на руках повисли, а мне: «Вешайся!»
В темноте слышно было, как Валентин опять лег, скрипнув пружинами кровати. Минуту молчал, потом продолжил:
– Я сам от себя такого не ожидал, мне ведь даже драться не приходилось, но сорвала меня эта мразь с тормозов, понимаешь?! Думал, устроят темную – покалечат. Но, видно, побоялись – что-то дошло до офицеров. Вызывали меня и взводный, и замполит, но я про письмо ни слова – не верю больше никому. За бюст как-то сошло, но атмосферу вокруг меня сотворили тягостную, хоть вешайся. Помалу я стал забивать на все, даже на репетициях ансамбля гитару не настраивал. Все мне пофиг стало, понимаешь, Вадик?! Стали угрожать, что переведут в стрелковую роту, а то и того хуже – в Шнееберг, в батальон. Я как сомнабула: «Делайте, что хотите». Видно, испугались, что удавлюсь где-нибудь втихаря. Положили в санчасть, потом в госпиталь. Три недели я там прокантовался. Понял, что хотят психа из меня сделать. По возможности таблетки ихние я не глотал. Отоспался, отъелся, но пришла пора назад – написали, что адекватный. В музвзводе я нужен был как соло-гитарист, музыкальное образование как-никак, ну и пою, вообще-то. Взводный нарисовал обстановочку в коллективе принятную, но для меня, Вадик, это был уже пройденный этап. Я здесь уже не останусь, я знаю дорогу в Союз, Вадим! Вот так!
Валик перешел почти на шепот и смолк, Вадим слышал только его взволнованное дыхание. Пауза тянулась и тянулась, и снова Вадим не решался ее нарушить, настолько неожиданным было откровение этого парня. Перед ним в одночасье открылась такая человеческая драма, что его, Вадима, собственное «все не так» показалось мелким и убогим. Даже чувство его, их отношения с Людой не дотягивали до высокой планки взаимной любви Валентина и Лены. Соответственно и поступки ради этой любви были несоизмеримы. Разве Вадим сделал что-нибудь подобное, чтобы быть ближе к любимой? Плывет по течению, подстраивается, с покорностью принимает неизбежное. Ну, может, вот только решение пойти на восемь месяцев ломки в сержантскую школу с сомнительным призом в конце – поездкой в Пограничный, куда, возможно, приедет Люда? А если не приедет? Еще год разлуки? За отпуск прогибаться надо. А был бы он в Союзе, Люда обязательно приехала бы. И не раз. И оберегалась бы любовь.