– Меня зовут Оля, – глядя в окно, сказала она.
Лишь позже я понял, что не назови она Толика дураком, я бы ее за свою парту не пустил. Поменять дружбу на девчачью красоту для меня, начитавшегося Майн Рида и Джека Лондона, было немыслимо. Но этот ее голос… С первого дня нашего знакомства я любил слушать ее, чтобы она ни говорила. Даже если она сердилась, ее голосок звенел и резонировал у меня внутри. Я сидел с ней за одной партой и постоянно ловил себя на том, что искоса подглядываю за ней. Я стеснялся своих подглядываний, заставлял себя не смотреть на нее, но снова и снова ловил себя на этом.
В ней мне нравилось все. И чернильные пятнышки на ее маленьких ладошках. И ее коротенькие, припухлые пальчики. И испачканный мелом рукав, который она, как кошка лапкой, пыталась отчистить, возвращаясь за парту от доски. И то, как она сдувает непокорный локон, падающий со лба, закусывая при этом губу. И ее смех, веселыми нотками пролетающий по клавишам моей души. И ее смешливый взгляд, скользящий по мне, в ответ на мою особо удачную шутку, и тут же ускользающий от моего ответного взгляда. А иногда она просила у меня ластик. Я протягивал ей ластик, и крохотное мгновение моя ладонь скользила по ее ладошке. Это были мгновения настоящего счастья.
Ее, наверное, нельзя было назвать настоящей блондинкой. Волосы у нее удивительным образом меняли цвет при разном освещении. Утром, когда яркие лучи солнца просвечивали класс от окон до карт на стене, они сияли белым золотом. Вечером же их цвет переливался то яркой медью, то красной бронзой. Но то, как она краснела, безоговорочно выдавало в ней настоящую блондинку. У нее розовели и лицо, и руки, и ушки, и щечки. Подглядывая за ней, я иногда невольно опускал взгляд ниже – туда, где под белоснежной блузкой и тщательно застегнутыми пуговками вскоре начали просматриваться крохотные холмики, и тогда жар предательски опалял мои щеки. Много позже, в старших классах мне очень нравилось ловить момент, когда она начинала нетерпеливо ерзать по парте. Это был верный признак, что сейчас она поднимет руку. Однажды после ответа, получив свою привычную пятерку, она села на место и, забывшись, скользнула рукой под платье. Именно тогда я в первый раз ощутил, как странное томление пробуждается во мне, а брюки начинают предательски оттопыриваться. Я не помню, в каком это было классе. Но то, как Оля, неловко приподнявшись, поправляет у себя под платьем белье, а я, умирая от стыда, дрожащей ладошкой пытаюсь прижать и скрыть мое проснувшееся естество, я помню до сих пор.