— Ну так пресекайте это! Вы же учителя! У вас авторитет.
— Ага, был авторитет, да вышел весь, кончился вместе с Советским
Союзом. Сейчас учителя — обслуживающий персонал, так-то. — В ее
голосе печаль и горечь. — Так что заканчивай свою самодеятельность
и возвращайся домой. Если не ради себя, то хотя бы ради
ребенка.
— Нет. — От одной мысли об этом передергивает. Никогда! — Так ты
дашь показания в суде?
Она отрицательно качает головой, а меня затапливает злость.
— А ты внучке своей не хочешь помочь? — смотрю на маму, и вижу в
ее глазах странное выражение. Не могу его идентифицировать, поэтому
продолжаю. — Каково ей будет жить с отцом-кобелем? Дразнить не
будут? Ведь шила в мешке не утаишь.
— Зато деньги могут многое, — отвечает она, поднимая бровь. —
Так что если ты не собираешься возвращаться к мужу, прости, но я
тебе не помощник, — разводит руками.
— Ну и ладно, без тебя справимся. — Встаю и зову дочь: — Юль, мы
уходим. Знаешь что? — снова поворачиваюсь к маме. — Я не знаю,
когда ты стала такой черствой, но ты сильно изменилась. И произошло
это не после смерти папы, а позже, — задумываюсь. — Скорее, когда я
начала встречаться с Мишей…
При воспоминании о своей первой любви сердце словно сжимает
обручем. До сих пор больно.
— Мишка твой, голодранец, — фыркает мама, — не пара он тебе был.
Что и доказал. Бросил тебя и даже жалеть не стал. Думаешь, с ним
тебе было бы лучше?
— Кто знает, — почти шепчу. — Может быть.
Юлечка уже ждет меня в коридоре. Дочь успела обуться и
протягивает ручки за курткой. Мы одеваемся и покидаем гостеприимный
дом.
— Мы домой? — спрашивает дочка и заглядывает мне в глаза.
После разговора с мамой из меня будто весь воздух выпустили. Сил
нет ни на что. Оглядываюсь на место, которое было мне домом долгих
восемнадцать лет, и понимаю — больше оно не будет им никогда.
— Да, домой.
— Алина, иди сюда! — слышу строгий голос Екатерины Георгиевны и
выглядываю из нашей с Ниной Вадимовной каморки. Сама она уже ушла,
а я замешкалась на свою голову.
Эта женщина словно чувствует, когда я присаживаюсь отдохнуть, и
начинает всячески изводить. Иногда мне кажется, что у нее ко мне
личная неприязнь, но девочкам-администраторам тоже часто прилетает.
Она просто сама по себе такая злыдня. Девочки говорят, что
Екатерина ждет не дождется, когда наш генеральный ей предложение
сделает. Но он что-то не торопится, вот она и лютует, срываясь на
подчиненных.