— Ты мне наглядно показал, что даже в полиции у тебя есть связи. Я поборю свой страх и приеду. Пожалуйста, поверь мне, — дрожащей ладонью касаюсь стальной груди, чувствуя, насколько напряжено его тело.
Очевидно, что он пытается забыть Монику. Ждёт послушания. Понимает, что всполохи отчаяния, которые исходят от меня, не позволят ему представить сестру на моем месте.
И я сделаю всё для того, чтобы в конечном итоге Шмидт забыл обо мне, ведь подделка всегда останется подделкой. Кратковременной заменой. Ненужной вещью. Жалким заменителем с очень горьким привкусом.
— Если ты попытаешься сбежать, я тебя найду. Перерою весь город и пойду по головам. Лучше не зли меня — могут пострадать совершенно невинные люди. Ты меня поняла?
— Да.
В следующее мгновение он резко отстраняется. Медленно идёт к выходу, заставляя считать каждый гребаный шаг.
Нервы сдают. Еще немного, и я расплачусь на месте. Отчаянно покусываю губы, сдерживая крик. Он может за одну секунду оказаться рядом и передумать. Взять меня, как дворовую шавку, и распалить до предела, со всей дури бросая в костер обжигающей боли.
Я задерживаю дыхание. Остается лишь один шаг.
Шмидт замирает, резко дергает на себя ручку, и та с легкостью поддается ему, разрезая тишину хлестким, металлическим скрипом.
Хрипло бросает, не оборачиваясь:
— Запомни — завтра ты будешь принадлежать мне, — его слова насквозь пропитаны сорванным самоконтролем и больной одержимостью.
Конечные сроки установлены.
Шах и мат. Он буквально поставил меня на таймер.
— Завтра, — тихо шепчу, вздрагивая от осознания.
У меня есть ровно двадцать четыре часа на то, чтобы подготовиться. Я должна привыкнуть к чувству страха и сжиться с ним до основания, ведь Шмидт — не тот мужчина, который будет довольствоваться малым.
Он врежется в мою память и уничтожит. Бросит в безысходность, безжалостно терзая моё тело.
Я медленно соскальзываю на пол, обнимаю колени и кладу на них голову.
Приговор окончательный, и обсуждению не подлежит.
10. Глава 9. Амелия знает правду
Наступил следующий день. Я чувствовала себя разбитой и опустошенной. С трудом отключилась на несколько часов и проснулась еще до восхода солнца. Запястья горели, напоминая о грубых и беспощадных ладонях Шмидта, губы, искусанные до крови, ныли, а глаза постоянно возвращались к часам.