Шум Бездны…
– А ну тебя к черту! – звук собственного голоса кажется ему преступно-громким, разрывающим тонкую, вязкую магию тумана. В ответ шелест за окном усиливается, маскируя глухой стук калитки о мокрый забор. Дождь часто-часто барабанит по окну; отдельные капли залетают внутрь, оседая безобразными кляксами на дереве стола.
Он медленно поднимает руку и подносит ее к окну ладонью вверх. И тотчас же ошарашенно отдергивает, ощутив громкое шипение и весьма ощутимое жжение при соприкосновении с водой. Подносит руку к глазам и с недоверием рассматривает покрасневшую мокрую кожу: он видит, или ему кажется, что в каплях копошатся крошечные полупрозрачные создания, но миг проходит, оставив после себя медный вкус во рту. С омерзением он вытирает руку о не первой свежести штаны. Надо постираться, но… надо ли?
От нового приступа боли кишки скручиваются в тугой ком. Боль распространяется на спину, и ему становится тяжело дышать…
И все проходит.
Кирилл встает с шаткой табуретки и идет в полутьму коридора. Там, едва освещенное светом, падающим из окна, на стене висит щербатое, засиженное мухами зеркало. Он останавливается напротив и внимательно смотрит на свое отражение, расплывчатое и мутное в полутьме. Если долго смотреть так, не моргая, то кажется, что за спиной у него кто-то есть – некто зыбкий, расплывающийся в клубящейся тени. Но стоит оглянуться – и морок пропадает, рассеивается. За спиной все тот же короткий грязный коридор, упирающийся то ли в кухню, то ли в гостиную – он так и не придумал ей названия. На кухне – стол, несколько стульев и большой ларь – он был здесь с самого начала, и Кирилл приспособил его под продукты. Электричества в доме нет, а следовательно, нет и холодильника. Да и не нужно – Пряхино в трех километрах через лес и все, что потребуется, можно приобрести там. Впрочем, надолго ли, он не знал – деревня умирала и магазин могли просто закрыть за ненадобностью.
– Можно и кореньями питаться, – он оглядывается с удивлением и лишь спустя несколько секунд понимает, что сказал эту чушь сам. Не зная, как воспринимать сказанное, улыбается зеркалу. Заросшее спутанной бородой отражение – дикарь, с глубоко посаженными, тусклыми, как дыры в земле, глазами, с торчащими во все стороны давно немытыми волосами, – улыбается в ответ. Даже не принюхиваясь, он распознает тяжелый, звериный запах, исходящий от собственного тела. В последние дни к этому запаху стал примешиваться иной, пугающий смрад разложения. Ему все кажется, что это гнилое мясо, но ведь он больше не ест мяса, верно? Почему же…