А потом все кончилось. Налетевшая откуда-то с другого края лагеря волна конных воинов смела язычников, погнала их назад, оставив растерянного мальчишку среди тел.
Той ночью пять сотен язычников попытались прорваться в осажденный город. Они успели разнести частокол, пронеслись по спящему лагерю, убивая всех на пути. И сложили головы — все до единого.
Днем, когда Рамон, все еще оглушенный, сидел у постели бесчувственного господина, в шатер зашел Бертовин и попросил челядь отпустить оруженосца герцога. Рамон откинул полог, сморщился против солнца, оглядывая лагерь. Вокруг не осталось и следа ночного побоища — за полдня тела стаскали в ров, не забыв обобрать мертвых. Оружие и доспех стоят дорого, не зарывать же в землю.
— Что случилось? — спросил Рамон.
— Пойдем. — Бертовин вгляделся в лицо парня. — Как ты?
Рамон пожал плечами. Он не знал «как». Болел раненый бок: лекарь сказал, что в рубашке родился, еще бы чуть-чуть — и кишки наружу, а так — заживет. Саднил здоровенный синяк на плече, ныла сломанная рука, затянутая в лубок. Но хуже всего было затопившее душу вязкое безразличие. Как будто все чувства остались в прошлой ночи, наполненной смертью.
— Что случилось? — снова спросил он.
— Пойдем.
Он зашел вслед за Бертовином в шатер и замер, не понимая. Вгляделся в то, что лежало на ложе, перевел взор на воина.
— Подожди. Неправда. Ведь еще рано.
Бертовин молча покачал головой.
— Подожди… — повторил юноша. — Какое сегодня число?
В их роду не было принято отмечать дни рождения.
— Позавчера, — медленно проговорил Бертовин. — Позавчера ему исполнился двадцать один год.
* * *
Рамон мотнул головой, отгоняя воспоминания.
— А куда было деваться? Не бежать же. Вот оно все самой собой и вышло…
Дагобер опер подбородок о скрещенные пальцы:
— Хотел бы я, чтобы и у меня «сама собой» в пятнадцать лет появилась рыцарская цепь и спасенная прекрасная дева. Прямо хоть песнь слагай о деяниях храброго рыцаря.
— Хорош подначивать, — отмахнулся Рамон. — Какая еще прекрасная дева?
— А Лия — мальчик?
— Сдурел? Она ж дитя совсем!
Маркиз расхохотался:
— Очнись, это дитятко вошло в брачный возраст!
— Погоди. Ей сейчас должно быть… забыл. — Рамон покачал головой. — Впрочем, и никогда и не спрашивал. Любопытно будет посмотреть. Она обещала вырасти красавицей.
— Посмотри-посмотри. Глядишь, еще и потрогать соберешься.