— Да не то чтобы. Уже и не помню, —
пробубнил Синдзи, прошмыгивая в туалет. — Если вообще что-то
снилось.
— Ага-ага, по слюнкам вижу — горячая
ципа пришла по твою душу! Ну как, отжог, да-да?
Отоя задорно ткнул локтём своего
братца.
— Если и приходила, то явно искала
тебя.
— Ну что ты, нормально же общались!
Ладно, за завтраком расскажешь. Ты это, в темпе приводи себя в
порядок, а то заставим её ждать, и кто мы после этого?
— Ослы…
— Соображаешь ведь когда
хочешь!
Синдзи лишь кивнул, закрывая за собою
дверь. Краем глаза приметил, как Отоя уже мчался вниз на кухню. И
мысленно поблагодарил его за маленький заряд позитива с утра. Отоя
был всецело прав — нельзя заставлять Ману ждать на перекрёстке, где
они в последний год постоянно встречались перед долгим совместным
походом в школу.
Глянув на своё отражение, Синдзи снова
приуныл. На него смотрела недовольная гримаса с растрёпанными
короткими каштановыми волосами. Серо-голубые глаза будто вопили,
что хотят снова забыться в глубоком сне на несколько часов. Он два
раза слегка ударил себя по щекам и попытался изобразить подобие
улыбки. Вышло кривовато.
Умывшись, Синдзи вернулся в свою
аккуратно прибранную комнату, которая лишний раз подчёркивала
чистоплотность её хозяина. Собирая в школьную сумку книги и
тетради, он не забыл туда же уложить старый кассетный плеер
«Sony». Его подарил отец в далёком детстве, когда мама
Синдзи ещё была жива. Тот отец, который тогда проявлял хотя бы
капельку заботы и теплоты к своему сыну. Да, он и в ту пору не был
идеален, но ещё мог зваться папой. А со смертью матери его будто
подменили и всё стало иначе.
Юноша сам не понимал, почему до сих
пор пользуется этим плеером. Видимо, потому, что это был
единственный подарок от отца за всё время. А значит, где-то глубоко
внутри, похороненная под множеством слоёв обид и разочарований, у
Синдзи теплилась какая-то невнятная надежда. Но у неё не осталось
ни одного выхода наружу, поэтому к письму, пришедшему от отца
месяцем ранее и лежавшему на краю стола на видном месте, Синдзи
прикасался лишь дважды: когда получил его и во время одной из
уборок.
«Приезжай. Икари Гендо».
Это всё, что написал ему отец за столь
долгое время. В конверте лежали ещё разные бумаги, видимо с
телефонными данными, карта, фотография и пропуск. Но он за всё
время так и не решился ни взглянуть на них, ни тем более позвонить.
Всего каких-то три бесчувственных слова, два из которых можно было
и не писать, способны отправить в нокаут любую появившуюся
настороженную радость. Что уж говорить про таящуюся где-то внутри
надежду — Икари Гендо, как заправский гробовщик, её окончательно
похоронил.