— Кхм, пятый мне определённо нравится
— мы сможем найти с ним общий язык.
— Ты же с ним ещё ни разу не
встречался. Поверь, он вынесет мозг ничуть не хуже других. Поэтому
я и поражаюсь тому, с чем мы имеем дело и с чем ещё
предстоит.
Макото прокашлялся и отложил свои очки
от греха подальше.
— Jesus, for what fucking
reason are you giving me the holy
shit?[1] — изобразил он
одного общего чернокожего знакомого. Если бы не «л», переходящее в
«р», то Хьюга говорил бы на английском почти безупречно.
— А-а-а, — женщина ехидно улыбнулась и
вытянула стакан в сторону своего помощника, — штаб-сержант Хигс, я
тоже по нему соскучилась.
— You think you're in trouble, you
whelp? Bullshit! When bullets are flying around as you settled to
take a dump, and you run to your position, pants-down, shitting
yourself on the run — now that's when you're in trouble!
You ain't in no trouble as long as you have your pants
on![2]
— Sir, yes, sir![3] — выкрикнула Мисато во всю
глотку, аж слюни полетели. Давненько она так не надрывала свой
голос. Двое бывалых вояк дружно засмеялись, вспоминая свои жаркие
деньки.
— Спасибо, Макото, — майор еле
успокаивалась и откашливалась, — спасибо за всё.
— Всегда пожалуйста, шеф, — Хьюга
невозмутимо надел свои очки. — За это надо выпить.
— За штаб-сержанта Хигса, а также его
умение воодушевить и замотивировать!
— За штаб-сержанта, чтоб
его!
Допив остатки виски, старлей собрал со
стола Кацураги все отчёты и документы, которые ему понадобятся в
ближайшее время. «Отличную» дополнительную работёнку он себе
надыбал, но что не сделаешь для того, чтобы вытащить из хандры
своего боевого товарища.
— Три часа, майор Кацураги, — для
верности повторил Хьюга в дверях, — ни минутой раньше. За эти три
часа очередной Удар не случится, уж я как-нибудь
справлюсь.
— Хорошо, — помахала Мисато ему рукой
и взяла свой телефон. Пока он находился в беззвучном режиме, у неё
скопилась куча пропущенных вызовов и сообщений. Женщина бегло их
пролистала в надежде найти весточку от Синдзи, но всё тщетно. Ну и
ладно, сорванец немного подождёт. Сейчас ей необходимо уведомить
командующего, что комиссия с участием Синдзи переносится как
минимум на завтра.
Пара манипуляций на сенсорном экране —
и в динамиках доносятся длинные гудки. Пока Кацураги ждёт, она
мысленно даёт себе обещание, что эти три часа, выигранные для неё
Хьюгой, она проведёт с пользой. Майор обязана от руки написать
письма семьям погибших, выразив соболезнования и благодарность.
Конечно, Мисато предпочла бы лично сказать эти слова, как ей уже
приходилось много раз делать. Не самые приятные воспоминания, ибо
невыносимо смотреть на вдову, шокированную и готовую сорваться в
истерику, но изо всех сил сдерживающую себя, ведь на её трясущихся
руках маленький ребёнок. И всё, что ей остаётся, — тихо всхлипывать
с пустыми глазами, в попытке осознания, что же произошло и что же
теперь делать, ибо времени горевать о своём любимом у бедняжки
совсем нет. А ты стоишь на коленях, склонив голову, понимая, что
никакие слова сожаления и благодарности ей уже не помогут… Хуже
только рыдающая мать, которая вцепляется в нежданного визитёра с
ужасными вестями и сквозь слёзы задаёт один вопрос: «Почему мой
сын?» А ответа на него нет, из-за чего продолжаешь стоять на
коленях как истукан и только сильнее вдавливаешь свою голову в пол,
прося прощения за то, что нерадивый офицер не смог уберечь её самое
сокровенное и единственное, дававшее ей силы жить в этом
свихнувшемся мире. С отцами же проще, в какой-то мере. Они всё
спокойно воспринимают, тихо проговаривая: «Вот как…» Просто потому,
что после осознания смерти своего сына внутри них умирает частичка
души.