– Они оскорбили тебя, – я заглянул девушке в глаза, – и им нужно
преподать урок.
– Игнат… их трое!
– Это не важно, – я улыбнулся, – о дом Орловских больше никто не
посмеет вытирать ноги.
Девушка удивленно округлила глаза, помешкав немного, свернула на
обочину.
Я тут же вышел из машины. Двери мускулкара распахнулись. Дворяне
вышли, а рыжий неуклюже выбрался с заднего сиденья через переднюю
дверь.
Тем не менее, он опередил своих друзей и энергично приблизился
первым.
– Ты знаешь, с кем говоришь, пустышка? – рыжий потянулся рукой,
схватил меня за грудки.
Я среагировал тут же. Старые рефлексы солдата никуда не делись.
Быстро уйдя в сторону, надавил на сгиб его локтя. Пухлый был
слабоват в руках и тут же потерял равновесие.
Пинком под колено я отправил его, собственно говоря, на колени.
Он со странным всхлипом рухнул.
– Руки не распускай, – глянул я на него свысока.
Чернявый и Синицин аж на месте застыли. Удивленно уставились на
меня.
– Ах ты тварь! – крикнул рыжий. Я заметил, как в его руках
блеснуло.
Короткий стилет-проводник из серебра просвистел в воздухе, он
было направил его на меня, набрал в грудь, чтобы выкрикнуть
заклинание, но не успел.
Я перехватил руку, надавил на запястье. Рыжий истратил собранный
кислород на короткий крик. Проводник выпал из ослабевших пальцев
мне в руку.
– Это не игрушка, – я осмотрел серебряный клинок, – особенно для
таких девочек, как ты.
Рыжий изменился в лице. Я позволил ему отползти к своим. При
этом его пухлые щеки забавно тряслись.
– Да он какой-то сумасшедший, – изумленно проговорил чернявый, –
поехали, че тратить время?
Синицин мялся в нерешительности. Пухлый смотрел, как я поигрываю
его проводником.
– Вы никуда не пойдете, – холодно произнес я, – оскорбление
третьей степени. Или вы и правил кодекса не знаете? Такое
оскорбление может загладить лишь дуэль.
– Дуэль? – раскрыл глаза чернявый, – с кем из нас?
– Да хоть со всеми разом. Мне все равно.
– Пойдем, – черномазый посмотрел на Синицына, – он спятил, – в
глазах парня тем не менее играл страх, – нечего с ним дело
иметь.
– Он назвал, – Синицын обратил свое лицо к чернявому, – нас
гомиками. И ты это так проглотишь?! Если Орловский решил
самоубиться таким образом, то я ему с радостью помогу.
Я хохотнул, и Роман Синицын аж покраснел от злости, показал
отбеленные зубы.