Эфир заполнили крики на немецком, ругань и прочие звуки боя.
— Жарко там… — ни к кому не обращаясь, пробормотал Корнеев.
— Ничего, командир… — подмигнул ему летчик. — Разберутся. Сейчас не сорок первый. И фриц выдохся, да и наши соколы кое-чему научились. Мы свое сделали, они — тоже не подведут… Тем более, помощь идет.
И словно в подтверждение в наушниках раздался спокойный и уверенный голос:
— «Сокол шесть», это «Маэстро». Вижу вас, выходите из боя. Дайте и «старикам» размяться.
Колесников выровнял машину, но высоту набирать не стал, шел на бреющем. Тридцать километров это бесконечность, когда с полной выкладкой да по раскисшей пахоте. А для самолета, даже такого неуклюжего, семь минут лета, — пять из которых уже утекли в прошлое…
— Пилот «Юнкерса», — ожили динамики. — Видим вас. Доверните на два часа…
— Вас понял. Есть довернуть на два часа.
— Как самолет? Дотянете.
— Теперь, точно дотянем. Как истребители?
— Трех фрицев сбили, остальные ушли. Как услышали, что «Маэстро» в воздухе. Так и драпанули…
— Вижу аэродром. Разрешите посадку?
— Посадку разрешаю…
Корнеев тоже увидел ровную, как пара футбольных полей, площадку. Посреди нее более темную, чем остальная площадь, полосу. Готовые к бою зенитные орудия. Десяток легковых и грузовых машин чуть в сторонке. Даже несколько танков…
— А вот теперь, командир, держись крепче и молись, если веруешь, — Колесников расстегнул пару верхних пуговиц. — Хоть богу, хоть товарищу Сталину…
— Ты чего, Серега? — удивился Корнеев. — Долетели же?
— Чтобы поднять машину в воздух и не дать ей сразу грохнуться, много ума не требуется. А вот вернуть ее целой и невредимой обратно на землю — уже наука. У каждого самолета свой норов… Я же, на этой «телеге», в первый раз за штурвалом сижу. Все придется по наитию делать. Капотировать я ей не позволю, но на пузо плюхнуться, можем. Поэтому и говорю: держись крепче…
— Ничего, Серега, — Корнеев ободряюще подмигнул. — Так или иначе, но задание выполнено… и мы дома.