Внезапно захотелось побыть одному, и
он вышел на кухню посмолить «Родопи». Желанный сигаретный дым унял
невнятную маету, но на обратной дороге ноги сами занесли его в
почти пустую и тихую комнату – перепровериться еще раз.
В углу, на старом стуле, повисли в
ожидании завтрашнего вылета темно-синий пиджак из тех, что называют
«клубными», и габардиновые брюки, на полу рядом – почти не ношенные
португальские туфли. Алик прошелся взглядом по массивным
металлическим пуговицам на пиджаке и успокоился – все на месте. Он
чуть покривил лицо, отгоняя навязчивую мысль, и тяжело опустился на
сиденье.
Багаж всей их жизни уместился в трех
видавших виды фибровых чемоданах, что выстроились в ряд напротив,
вдоль оголившейся стены. Ленка пыталась собраться, словно на
необитаемый остров, но Алик встал намертво, лично укладывая только
самое необходимое. Лишь под самый конец, уступая мольбе в янтаре ее
глаз, он дал слабину, и в один из чемоданов прокралась потемневшая
от времени чугунная мясорубка.
Вещи, что вдруг стали ненужными,
растаскивали деловито снующие родственники. По вечерам Ленка
сдавленно рыдала в разоренной квартире. Глухой этот плач рвал Алику
душу. Тогда он садился на пол, у кресла, обхватывал ее ноги и
рассказывал, как хорошо им будет под Хайфой. Что там всегда
солнечно и рядом плещет теплое море. Что во дворе домика они
посадят лимон и гранат. Что оливки там можно покупать на рынке и
самим давить из них дивное масло. А еще там очень, очень хорошая
медицина, и у них там обязательно появится маленький – ведь для них
еще ничто не поздно.
Противно скрипнула ножка стула, и
Алик шевельнулся, разминая кулаки. Прислушался к веселым голосам из
соседней комнаты. Потом пристально посмотрел в угол, где валялись
вещи, что не пригодились совсем никому. Словно какая-то тяжелая
тень упала на его лицо, и он нахмурился, припоминая.
Вон лежит на боку оранжевый шелковый
абажур из далекого детства. Когда-то мама сшила его своими руками.
Он был огромным, но невесомым – материал туго натянут на проволоку.
По вечерам, из теплой постели, абажур казался маленьким домашним
солнышком, и мальчик Алик засыпал, тепло улыбаясь.
Рядом валяется зонт цвета спелой
вишни – большой, с длинной ручкой. Несколько спиц сломано, а кончик
деревянного стержня заметно стерт. Это в далеком сорок втором дед,
опираясь на зонт, как на трость, уносил годовалого Алика через
Баксанское ущелье – к своему последнему инфаркту и вечному покою в
каменистой обочине перевала Бечо.