Куздюмов еще раз, теперь более внимательно осмотрел письмо. Подпись на сей раз все‑таки была поставлена, а внизу значилось: «Председатель Тайного Суда», и стояла какая‑то замысловатая закорючка. И печать на сей раз была. Без герба, впрочем, печать, а всего лишь было изображено на ней пять нерусских букв: S. S. S. G. G., любой умелец из подметки такую вам печать вырежет, плевое дело. В общем, снова такая же фигня, как в прошлый раз.
Но – девятнадцатое! Вот в чем гадство‑то! Далось им, долботрясам, это девятнадцатое!
Кое‑что еще, впрочем, все‑таки царапнуло душу. Нет, не сама повестка эта дурацкая (такое – встречу у киоска – только распоследний долботряс мог придумать; уж небось тем вредителям, про которых в газете, не у киоска встречу‑то назначали), а именно фашистские эти, гадские буквочки на печати душу царапали. Может, в них, в буквочках, подлость главная‑то и сокрыта? Может, не для шутки вовсе, а для подлости как раз все и затеяно? Может, за ними, за буквочками, прячется такое, за что тебя сразу и в расход по нынешним временам?..
А если подлость, призадумался Куздюмов, то понять бы, кто за нею стоит… Ну да тут не угадаешь – недоброжелателей множество. Возможно, вдова шлепнутого в прошлом годе Ханаева, на которого он, Павел Никодимович, где надо показал, или – по той же самой причине – кто‑нибудь из родственничков Зильберштейна, чье место в главке он сейчас занимает, или сын того гада Данилевского, в чьей квартире на Арбате сейчас он и живет, или, наконец, муж посаженной Новиковой, – всех таких, на любую подлость по отношению к нему способных, не перечесть.
Но что, что эти буквочки‑то поганые означают?! Из‑за них, из‑за буквочек, и не покажешь бумаженцию эту никому, кто мог бы пресечь долботрясов‑шутников, потому что – вдруг да и означают что‑нибудь такое уж мерзопакостное, что не приведи господь!
Оттого после минутных раздумий Павел Никодимович решил бумаженцию эту подлую никому не показывать. Черт с ними, с долботрясами, нехай до поры до времени поживут, когда‑нибудь и на них управа найдется. Главное – девятнадцатого, в полнолуние, не вспомнить бы ненароком про эту ихнюю фигистику! Хватит с них, с долботрясов, и того, что сегодняшнее утро испоганили. Вон и папироса дотлела, недокуренная, и «Правда», так и недочитанная, лежит, и рюмочка целебного спиртового настоя на лекарственных травах, что перед завтраком для общего здоровья и для мужской силы в себя ежеутренне вонзал, ушла безо всякой пользы, не грела изнутри, словно не было ее.