Как-то утром проснулась и поняла, что у меня отнялись ноги. Стало очень страшно. Сползла кое-как с кровати и пошла в коридор – там все же народ ходит. Села на стул и думаю: а обратно-то как дойду? Ждала, когда Э. на работу придет. Она пришла и сказала, что все нормально, все пройдет. Иди, говорит, в палату. Я бы и пошла, но не знала как, не идут ноги – и все. Довела меня до палаты одна девушка из другой палаты. Когда опять сделали капельницу, она закончилась, а вынимать иголку из вены никто не пришел. Я сама выдернула иголку, кровь пошла. Сидела на кровати и смотрела, как идет моя кровь. Потом пришла медсестра, отругала, забинтовала. Весь пол и простыня были в крови. Вен уже просто нет, колют в запястья. Соседка у меня поменялась – Марину отселили, а поселили Людмилу Сергеевну. Она без руки (с культей) и ходит только с ходунками. Ко мне стал приходить Костя. Я не хочу, чтобы он меня видел такую, но все равно радуюсь – ничего не могу с собой поделать. Он стал очень терпелив со мной. Мне надо его выгнать, но это выше моих сил. Он говорит: «Ты крепкая, ты все выдержишь». Конечно – а что мне еще остается? Вокруг меня какие-то нехорошие разговоры: говорят, что не знают, что со мной делать, хотят вызвать кого-то из Москвы. Но ведь плазмаферез только начали, и С. сказал…
Что-то медсестры со мной стали больно предупредительны. Одна сказала: «Ты хороший человек, ты не умрешь». К чему бы это? Я ведь и не собираюсь. С утра приехало «светило» из Москвы. Все врачи собрались на него посмотреть. Сначала он смотрел моё УЗИ почек, анализы, потом зашел в палату. Мама сидела рядом. Она в последнее время почти всегда рядом, когда не бегает за какими-то очередными лекарствами. Он подошел к моей кровати и буквально впился в меня глазами. Толстое, круглое, слегка помятое лицо.
– Ну что ж… Кем ты работаешь?
– Концертмейстером
– Так вот, товарищ концертмейстер, почки у тебя не заработают уже никогда. Сладкое воровала? Диету нарушала?
– Не особенно. И зачем мне воровать, я просто брала.
– Ну вот, допрыгалась. Конечно, ты могла бы заливать растворы (это еще что такое?) дома хоть тридцать лет (как я узнала потом, бред полнейший). Но мест у нас нет. Поэтому, – он картинно развел руками, – жить ты не сможешь.
Все это он произнес, глядя мне прямо в глаза и явно ожидая какой-то реакции. У врачей и медсестер, ждавших высочайшего вердикта у дверей в палату, вытянулись лица. В голове вертелось: «Но С. же сказал… И Костя… А этой роже чего от меня надо?». Ладно, разберусь потом, не сейчас… «А ведь он от меня истерики ожидает», – вдруг дошло до меня. Я посмотрела прямо в глаза этой красной помятой роже и сказала: