– Он просто подошёл к вам, пьяным свиньям, а твой друг натравил на него собаку.
– Такая большая чёрная собака?
– Да, такая большая чёрная собака. Посмотри, бля, на Борю. Вы сначала натравили свою псину, а потом его отметелили.
Боря обиженно шмыгнул носом, словно подтверждая слова коллеги. Чижик весь в слезах вскочил с лавки и крикнул:
– Никого она не кусала!
Милы с ним не было.
– Слушай, – обратился я к Мерзлякову, – а что можно сделать? Да, фигня вышла, но ты реально хочешь, чтобы нас с Чижиком посадили? Он в жизни никого пальцем не тронул.
– Меня не ебёт. Ты попал, а он с тобой за компанию. Или ты с ним. Короче я сейчас вернусь, и будем вас оформлять.
Первое правило, когда угодил в ментовку – это решить вопрос как можно быстрее.
Когда начнётся документооборот, вовлекутся новые люди и завертятся шестерёнки людоедской машины, то цена вопроса вырастет многократно, и кончится тем, что решить уже ничего нельзя.
Я понял, что Боря – наш единственный шанс.
– Боря, прости. Я не помню, что случилось, но мы спороли фигню. Пожалуйста, дай позвонить.
– Ты чё, американских фильмов насмотрелся?
– Да нет. Что-то можно сделать?
– Ха-ха, можно! Сухари сушить.
– У меня с собой 40 баксов. Это всё, что есть. Дай позвонить.
С чижикова самогона Боря был уже хорош, и перспектива безнаказанно отжать бабло у лоха обдала его сердце приятной волной.
– Ладно, давай номер.
Я назвал номер Пауста. Боря поднёс телефон к моему уху.
– Пауст, я в ментовке на Кузнецком. Здесь этот дебил, на котором ты вчера прокатился. Мы по уши в дерьме.
– Ок, звоню отцу.
Тут вернулся Мерзляков.
– Э!! Я не понял!
– Знаешь отца Пауста? – спросил я.
– Знаю, но это ничего не меняет. Здесь я король.
– Куда Милу дел, гад? – хлюпая носом, крикнул ему Чижик.
– Чё? – угрожающе гаркнул Мерзляков, вытаскивая дубинку. – У тебя, думаешь, мало проблем? Твою тварь сегодня усыпят.
Чижик вцепился в решётку и зарыдал. Он рыдал, как ребёнок, – в дрожь, до предела. Слёзы не капали, а выбрызгивали у него из глаз.
У Мерзлякова зазвенел мобильник.
– Да, Лев Семёнович. Они напали на сотрудника. Нет, ничего такого. Ладно, тогда через отца.
Он повесил трубку, замахнулся дубинкой и со всей дури приложил меня на посошок.
– Боря-хуёря, давай, выпускай этих.
…
Отец Пауста, Лев Семёнович, занимал важный пост в Генпрокуратуре. Он принадлежал к старой гвардии в погонах, которая не только пережила девяностые, но и неплохо на них заработала. Это закрытая тусовка и посторонних там нет. Для своих – телефонное право, для посторонних – закон по всей строгости. Там, где человек без связей бьётся как рыба об лёд, условный левсемёныч снимает трубку и решает дело в минуту.