– Да, да именно объективными. Эмоции имеют две стороны – субъективную и объективную. Субъективная сторона – это внутренние переживания. Объективная – внешние проявления. Внешние эмоции прорываются у вас помимо вашей воли и выдают вас с головой, особенно мелкие детали: всхлипы, вздохи, хмыканье и особенно тон речи.
– Тогда чего? – возмутилась Ирина. – Если для вас эта мысль доступна, то выключите к чёрту диктофон!
Михаил обвёл глазами кабинет, и едва наметив на лице улыбку, ответил:
– Вот здесь, сударыня, я могу позволить вести себя, как хочу, – Михаил специально выделил голосом местоимение «я». – Ограничиваюсь только рамками Закона. Закон в данный момент позволяет вести допрос под запись. Вам эта моя мысль доступна?
– Тогда требую адвоката… – Ирина опять зевнула и, вытянув ноги, расслабилась.
– Видите как сладко вы зеваете. Делаете вид что вам все равно? Хотя в данный момент как раз вам и не должно быть всё равно. Вы что-то неумело скрываете? Что?
– Спать я хочу! Просто устала. Ночь на дворе. Хочу адвоката, пусть он мозгами пошевеливает.
– Поясняю, Ирина Витальевна, что свидетель, а вы в данный момент свидетель, не может воспользоваться помощью адвоката. – Исайчев старался говорить, не повышая голос. – Участие юриста при допросе свидетеля в соответствии с положениями Конституции РФ существа дела не меняет, так как юрист лишь присутствует при допросе, но правами защитника не наделен. И ещё… вы хотите, чтобы завтра вся пресса и интернет гудел об убийстве вашего мужа, а хозяин резиденции попал в неловкое положение? Независимо от того, что вы сейчас мне ответите, мы с вами выйдем из усадьбы, только тогда, когда я найду убийцу. Потом жалуйтесь куда хотите, и как хотите. Итак, продолжим вашу фразу: «С его убийством в моей жизни ничего кардинально не изменится». Почему?
Исайчев видел, как в глазах Ирины возник огонь, зрачки расширились, у глаз наметились морщинки:
– Как всё это скучно. Вы прекрасно понимаете, что его смерть мне ни к чему. Да, с ней в моей жизни по большому счёту ничего не изменится. Хотите, чтобы я сказала почему? Пожалуйста! Но это долго…
– Ничего, потерплю…
– Я пошла за Олега по большой любви, думала её хватит на нас двоих. Страсть, с которой Олег был со мной в первую ночь, больше никогда в нём не вспыхивала. Как родила девчонок? Не пойму… Хотя, о чём я? На это много времени не требуется. Олег относился ко мне… – вдова задумалась, подыскивая сравнение и не найдя его, выкрикнула, – он никак ко мне не относился! Вот к попугаю он относился! Подходил к клетке, теребил его хохолок и говорил всегда одну и ту же фразу: «Ну и дураки мы с тобой, Попка!» Мне он не говорил, вообще, никаких слов… Он со мной вовсе не разговаривал… Трахал периодически, чтобы сбросить напряжение, а разговорами не удостаивал… Денег на мои «хотелки» не жалел. Мне казалось, что он и дочек не любил. В родильный дом за мной приезжал его помощник. Он всегда был на очень срочных и важных переговорах. Бизнес – вот то, что ему дорого. – Ирина вздохнула и поправилась, – было дорого. Его любимая фраза: «Мужик должен делать дело». Знаете, кажется, со мной он не разводился именно потому, что не хотел делить этот свой бизнес. И что, по-вашему, у меня изменится с его гибелью? Повторяю по-человечески мне его жалко, но… все человеческое из меня давно вытекло… – Ирина замолчала и отвернулась к окну.