– Почему именно тебе она рассказывает про свою жизнь?
Вот именно – почему мне? – той самой «внутренней эмигрантке, тунеядке и антисоветчице», которая ещё в 1956 году на её вопрос: «Кто из поэтов тебе нравится?» – спокойно ответила: «Николай Гумилёв и Сергей Есенин».
Я ведь тогда ещё ничего не знала ни про Бориса Зайцева, ни про Владимира Набокова. Ни про Ивана Шмелёва, Михаила Осоргина, ни столь любимого мною Гайто Газданова. А про Зинаиду Гиппиус и Дмитрия Мережковского – вообще узнала уже в 90-е годы. И, отбирая эпиграфы к будущей книге, вдруг задержалась на точном высказывании Зинаиды Гиппиус:
«Да, вот это забывают обыкновенно, а это надо помнить: большевики – позор России несмываемое с неё никогда пятно, даже страданиями и кровью её праведников – несмываемое».
– Нет, – повторила она, вздыхая, – Нет! Ты бы никогда не вступила ни в какую партию и даже сочувствующей – не была. Ты – не станешь никому подчиняться, у нас среди знакомых была одна такая же, дерзкая, из богатой семьи, красавица. На неё следователь стал кричать. Она подняла табурет и ударила его.
Она помолчала и совсем тихо сказала:
– Потом табуреты стали привинчивать к полу.
У меня не хватило смелости спросить: «А как, как её звали?» Но я не спросила. Не посмела спросить – ведь я только записывала чужие воспоминания. Только записывала!
Хотя иногда мне смертельно хотелось спросить её: «Неужели она не понимала, что все мы жили в рабовладельческом государстве?». Всё-таки она закончила институт «Красной профессуры». Считала себя историком. Нужно было её спросить про Достоевского, про «Бесов». Я заставила себя прочесть этот роман, хотя я – почти физически – не выношу Достоевского.
– Почему Вы не за хотели сами записать всё, что пережили?
Она помолчала. И совсем тихо:
– Знаешь, Ваган не верит, что мы с тобой напишем книгу. Он вообще в меня не верит. А мне ведь «эти мальчики» до сих пор снятся. И потом, партия решила, что не нужно больше вспоминать об этом. Признали свои ошибки. И всё! Молодёжь и так ни во что больше не верит.
(Я про себя: «Например, в мировую революцию»).
– А вообще – во что нужно верить?
– В справедливость. В равенство.
– Но ведь равенства – изначально быть не может! Кто-то рождается в любви и благополучии, а кто-то – в бедности и злобности. И потом – генная программа, хотите или нет, но она же существует.