Потом было всякое, ещё потоп не такой силы, но изрядный. Волна прошла, поднимая синюю гордую голову, превращая шар Эриду в цветок или лодочку, выплёскивая беличий хвост.
И снова упала, втянула голову в воду, чтобы снова и снова пролиться вверх, большими и малыми наводнениями. Лес в рванине и вылизанные добела скалы, являя какие-то живые двигающиеся очертания, уже привыкли к переменам.
Первая Звезда, слегка подтянувшая к себе блудную доченьку, теперь крутила её на пальце и посылала ей огненные поцелуи, принимаемые с покорностью.
Грива Звезды тоже перепуталась, из неё иногда показывался высунутый язык. Почти дотягиваясь до розовой и голубой атмосферы – значит, будут вам и мальчики и… ну, и понятно – язык втягивался, и Звезда, сделавшись скромной, катилась красным маленьким шариком в поднятом, как в перелитой чашке, океане.
Ледник был сдвинут и перевёрнут и положен на бок. Края побережий каждый день показывали новое лицо в профиль.
Теперь там – лес… вершины светятся. Сияет чужое солнце в ветвях тревожных деревьев. Земля, напоённая кровью двух рас, создала странных-престранных существ.
Но это ведь только тени на равнинах.
Драконы, потомки Птаха, созданного волей и умением белой богини, не выжили, оставшись только на гербе Нибиру. Зато существа с клювом птицы и телом древнего хищника поселились в облаках на скалах и растят там малышей размером с грузовик в остром, как перец, двоящем предметы воздухе, заставляющем увеличиваться сердце.
Другие, поменьше и почти золотые, изредка появляются в лесу. Возможно, это игра света. Иногда что-то в лучистой путанице намекало на тёплую шерсть, и пятнами были покрыты шкуры. Тень поворачивалась и показывала один рог.
И иные более неясные… бывали.
Спутник-зонд показывал иногда такое, что хотелось всё списать на молодость наблюдателей и чтение романов. Или на какие-то тонизирующие воображение вещества – шутки прилагаются.
Показал старый служака-спутник этой весной и смуглое обветренное лицо из древнего камня, проступившее сквозь лужицу песка (пустыня) на жутком (хорошее слово, да?) расстоянии и само оно было жуткое, ибо разбудило воспоминания, которых не могло быть.
Билл, какие воспоминания оно разбудило? Не хочешь об этом поговорить? Как ты себя чувствуешь сегодня вечером?
Билл никогда не разговаривал об этом ни с кем. Даже с Александром, особенно с ним, памятуя, что тот не спустит господину ни малейшей оплошности. Впрочем, он всегда был так учтив… и холоден.