– Оба, что ли?
– Почему везде у них вот так? Мужественный красавец становится гражданином и утрачивает свои …эти… ну?
Ас прищёлкнул. Билл вспомнил:
– Особенности.
– На всех материках… во все времена…
Они не на шутку удручились. Билл завёл к отсутствующему небу рыжие глаза и боковая тусклая лампочка, освещавшая за свою жизнь множество лиц, и его охотно и подозрительно высветила – тёплые и приоткрытые от полноты жизни губы, приголубила выставленный подбородок.
– На Эриду, что ли, улететь.
Ас сказал:
– Тьфу. Тьфу.
– Чего плюешься?
– Ты бы иллюстрированную энциклопедию суеверий почитал.
– Я бы лучше картинки… раз иллюстрированная.
Сели на два стула, некогда крытых мерзкою тканью, от отвращения к себе истёршейся и выставившей напоказ ещё более печальную подкладку.
Ас оглядел Билла и показал, пробежав по своей груди, как по струнам. Билл со вздохом, ткнув подбородок в грудь, долго боролся с оставшимися пуговицами.
Ночной обед закончился. Весёлые голоса оповестили их о том, что желудки непосредственных служителей Родины полны.
И тут же пробежал чиновничек в квадратных гигантских очках и с чайником.
– Они ж на обед ходили? – Изумился Билл.
– Они только до второго дошли. – Предположил Ас.
Комната номер одиннадцать всё ещё была закрыта. От тоски оба гражданина встали и пошли к выходу постоять на балкончике, шатаясь почему-то. В таких коридорах Билл всегда утрачивал своё щедрое равновесие, и сильные его ноги ловили упор. Ас тоже пребывал не при пистолете – выражение, как-то вырвавшееся у него и запечатанное в папирус памяти злопамятным Биллом.
Может, сжечь?
Билл нашёл в этом папирусе котельную и три смены подряд, три ночных и две дневных… В сущности, это уже всё равно. Там тоже было на удивление буднично. Билл с чудесной точностью запомнил, как он стоял на подогнувшихся ногах над опустевшим баком, который велели отнести в прачечную. Заодно – свои тяжёлые руки на краях бака. Куртку и рубашку он снял, и мышцы вздувались крупными волнами, как если бы через царского сына пропускали ток. Светлые волосы встали дыбом, и краем налившегося кровью глаза он видел темнеющую от пота прядь. Билла выворачивало в бак, и он то благодарил Абу-Решита, то проклинал. Чем он закончил, он уже не помнил.
В конце коридора они обнаружили – снова дождь. Звук такой будто змея в траве. Сделалось тревожно, зато проклятая картинка смылась.