– Не буду я дыханье царское с ядом смешивать.
– Тебе никто и не предлагает. Верно, дикарь?
Энкиду без улыбки ровно проговорил:
– Не смей так обращаться ко мне, плебей.
Ас удовлетворённо кивнул.
– Теперь я вижу, что ты Баст. Можешь не показывать мне родинку на интимном месте.
Он нагнулся к костру и, зашмалив прутик, прикурил. Оба визави застыли и притаили дыхание, наблюдая за событием.
Ас, не сминая сигарету губами, твёрдыми и прямыми, в которых всегда было что-то значительное и трагическое, сделал сильное движение мышцами лица, чуть не закашлялся опять и выпустил струю едкого и ужасного дыма через нос. Этот строгий прямой нос приковал внимание присутствующих, и может, даже дриад.
Море снова принялось бормотать. Темнота густела, кончик сигареты двигался – космический шатун в маленькой, только что открытой галактике. Ветка тяжёлая, богатая тенями прикрывала чистое лицо Аса. Венец короля ночи ему пристал.
Белый и сизый дым возбудил покашливание и зависть.
Билл взялся воровски вытаскивать сигарету из пачки, которую Энкиду держал на груди. Кто-то прошёлся в ветвях, и они услышали недовольный шелест. Прилетела большая первая ночная бабочка, чьи крылья издавали негромкий шкворчащий звук.
Её глаза отразили два кончика сигареты. Билл бездарно размял сигарету под страдальческим взглядом Энкиду, который не любил, когда с вещами обращаются кое-как.
Помощь отверг.
Вскоре к верхним веткам поднялся второй столб дыма.
«Этак нас дракон найдёт». – Мелькнуло у Энкиду, но делиться мыслью он не стал, жадно вдыхая неприятный и тревожный дым.
Впрочем, ту же мысль немедленно обнародовал Бил.
– Скоро нас летунчик, тово… вычислит
Говорил он, как поедатель больших липких конфет. И глаза слипались. Ас отверг и перечеркнул обе мысли одним движением белого дыма. Бабочка, испугавшись дыма, улетела.
– Вот… не курит. – Сварливо заметил Билл и внезапно упавшим голосом пролепетал. – Ребята… мне жутко не нравится… сейчас меня как…
– Но, но. – Ас отодвинул колено. – Только не здесь. Найди приличный повод и удались в лес.
Билл осоловевшими глазами пободал чёрный мрак.
– Меня там съедят. Там что-то ходит…
В лесу и, правда, что-то двигалось. Один раз проплыла тень совсем рядом, и у добрых молодцев между лопаток морозцем потянуло. Никто и вида не подал – табачок притупил чувство самосохранения. Страх ощущался отдельно – за стеклянной дверью разума, если столь пышным словом дозволительно именовать остатки рассудительности в этих трёх набитых мыслями, мыслишками и вообще неуловимой мелочью, головах.