– Злишься.
– Констатирую.
– Кого можно было споить и снюхать – все на той стороне. Чего мне стыдиться?
– Ну уж нет! Стыдятся совестливые, а у тебя, моя дорогая, – расчёт. Но я без претензий. Самогон отличный! И капуста – шик! – как раз принесли.
– Матвей!
И без того круглые глаза Софьи округлились ещё больше, точно нацелились на кого-то за моей спиной: так она выражала гнев, становясь при этом чертовски желанной. Изюминка – лёгкое косоглазие – делала её похожей на беззащитную и доверчивую Рибу МакКлейн в исполнении Эмили Уотсон>5. Однако не так проста была наша «бабушка» Соня, владевшая, по сути, полулегальным алко- и наркопритоном.
– Осуждаешь? – послышались стальные нотки, знакомые каждому пропойце в нашем околотке.
– Осиздаись! – попробовала Машенька грозно сымитировать подружку и бухнула вилкой о стол.
– Нет, нет, девчонки, сдаюсь! Кому-то же надо занимать нишу, – не понимаю, отчего просочилась язвительная ирония. – Даже цыгане теперь наркотиками не торгуют и детей не воруют.
– И незачем. Эти промышляют душами, – отмахнулась Софья – отходила она также легко.
– Выедки! – вставила веское слово и Маша с набитым ртом.
– Кушай, кушай, моя хорошая. Не обращай внимания.
– Ну? За новый мировой порядок? – я поднял первую гранёную соточку с горкой (терпеть не могу графины), подцепил стожок капусты с клюковкой и поскорее выпил.
– И кому нужен такой порядок? Любой порядок? – вздохнула Соня. – Ни кулаков, ни правды.
– Так кулаками давно не защищаются, Софья, и не защищают: ни добро, ни зло, ни себя. Да и ни к чему оно. Когда в перспективе нет идеи – это свобода, порядок, как есть: всегда можно ответить нажатием кнопки. Плюнул на людей – достиг нирваны… Уф! – от первой всегда бросает в жар. – Из чего ты это делаешь, Соня?
– Злой ты, Мотя. Сегодня – особенно злой! Приходи вечером, поговорим.
– Машеньку уложу – приду… Погуляем пока.
– Опять к цыганам?
– Попробую. Может, скинут немного.
– Попробуй, – Соня брезгливо поморщилась. – Я против тварей бессильна.
И невозмутимо вернулась за барную стойку готовить кофе. Я же допил одну за другой оставшиеся соточки, не без удовольствия захрумкал капустой, вытер липкую мордашку Машеньки, успевшей «зарклепить» косички сгущёнкой до откисания в тазике, извинился-таки на всякий случай и был награждён очаровательной улыбкой Золушки. Мы вышли под небо, обсеянное золотыми чешуйками, подобревшее, вселяющее надежду и не торопясь побрели к цыганам. Бояться нечего: ни погода, ни люди их не заботили. Напротив, они оставались приветливы и дружелюбны. Но непоколебимы, да. Ещё никто и никогда не пришёл к компромиссу с кочевниками.