Разговаривать о делах при таком коварном благодушии – бессмысленно. Как бы Лила ни пестовала малышку, что бы там ни молола спьяну, бизнес оставался бизнесом. Разумеется, папа не морил дочку голодом, и развивалась она, как и положено ребёнку: росла и крепла. Год назад весила около девяти килограммов, и с учётом дикого цыганского курса о перемещении не могло быть и речи. Сегодня Мася дотянула до двенадцати с хвостиком, что в зафиксированных унциях означало зловещую цифру – 192,17. Четверть миллиона долларов, чтоб вы были здоровы! Егор взвешивал малышку почти каждый день (ритуальная бессмыслица с дотошными записями), мрачнел от неучтённых граммов, гонял в туалет, снова взвешивал. Слава богу, Машеньке это казалось игрой, не более: глобальные проблемы девочку не заботили. Отец пахал на трёх работах, традиционно доступных гуманитарию в кризисе, – грузчиком, сторожем и курьером; мама – третья скрипачка во втором ряду симфонического оркестра – давала частные уроки музыки и следила за тестем: выносить инвалида теперь было некому. Разделённая квартира практически ничего не стоила, максимум двадцать тысяч; богатых дядюшек при смерти не имелось: вообще родные как-то сразу растворились, узнав о проблемах Егора, Лиза же была сиротой при живых родителях. Мои «прибыли» исчислялись стабильной, но не такой уж весомой рентой от сдачи недвижимости в Таиланде, причём, не своей; банки, понятно, социальные драмы не интересовали; а отчаянные посты тонули в фальшивом сочувствии «лайков». Итого доходы семьи, включая пенсию и квартплату жильца, и не беря во внимание случайный калым, составляли около восьмидесяти тысяч рублей – примерно поровну на каждую сторону. А Мася тянулась, исправно набирала вес, то ли на счастье, то ли на горе родителям, и надежда таяла пропорционально взрослению.
– А то бы оставила дочь отцу, чего упираться-то? – пьяная старуха вечно заводила одну и ту же пластинку. – Лизка – она истеричка, рохля, спортит Машку-то! А наплодит ещё! Хлопот-то… Молода, красива, живуча! А Егорка толковый, даром пропойца… Ну, ничего, поостынет, коли решат… И мне бы в радость.
– Тебе-то какая радость, Лила?! – в такие моменты хотелось её придушить. – Или готова упустить выгоду? А что скажет барон?
– Барон – долдон! Я тут – барон!
– О да, уважаемая! – я рассмеялся, как можно ядовитее. – Останется Машенька здесь – по нулям и горе матери, переправишь даром – опять же по нулям, но счастье. Терять-то вроде и нечего. Тебе и решать.