Один из стражников ударил его древком копья под колени – Томас упал, рыдая и скуля. Ближайший солдат, под одобрительный рёв горожан, запихал в рот юноше свою рукавицу, разодрав при этом юноше губу, потом заставил парня подняться, толкнул вперед. Томас покорно пошел, подвывая, словно избитая собачонка, сгорбленный, дрожащий, не имея смелости вытащить кляп изо рта.
– Недоноски! Сволочи! Черви навозные! Адовы слуги уже заждались вас! – так нынче приветствовали тех, на кого в иные дни смотрели с обожанием, кому кричали «слава!», кого осыпали цветами и золотистой крупой.
«Свет небесный! Неужели ж нынче моё время? – пронеслось в голове у Брианы, когда она увидела свою виселицу. – Этого не может быть! Нет!»
Она и выкрикнула:
– Нет! Нет!
На секунду народ замер, затих, таким громким оказался вопль девушки, стоящей на скамье с петлей на шее.
– Я не убивала брата! – выкрикнула Бриана. – Вы все слушайте: я не убивала бра-та!
Её виселица была красной, но это не радовало и не приносило облегчения. Это было лишней порцией позора, дополнительной болью для измученной души.
– Простите меня, ваша милость, – сказал палач; по обычаю он должен был просить прощения у того, кого собирался умертвить.
– Я… я, – девушке уже было тяжело говорить: казалось, веревка уже душила ей шею. – Я тебя прощаю. Ты всего лишь приказ исполняешь. Приказ моего отца…
Палач склонил голову и ступил к следующему приговорённому – к скулящему бедолаге Томасу.
Бриана закрыла глаза, еле слышно застонала. Ноги были ватными, ужасно болел живот, ужасно хотелось плакать. И орать хотелось. Примерно так, как она иногда орала перед боем, когда было страшно, а надо было заставить себя идти вперёд и вести за собой солдат.
В двадцать два года ужасно не хотелось умирать, особенно на виселице. Пусть и на красной…
Она почувствовала, как скамья, на которой они стояли, заходила ходуном: палач ударил в неё ногой.
Услышала, как заревели вокруг люди.
Успела еще вспомнить о зеленых глазах рыжего Виллема из Клана Белого Копья, который приглашал её на танец на празднике Весенних Лучей, и полетела куда-то, шеей ощущая грубую, безжалостную удавку…
* * *
Треск, грохот, боль…
А потом Бриана опять смогла открыть глаза.
Она лежала на спине и ничего не понимала: над ней нависало всё то же свинцовое октябрьское небо, готовое в любую минуту разродиться холодным дождём.