Если мне придется жить в похожей комнате, я с ума сойду. Лучше в чулане поселиться!
Но руки Сарматова уверенно направляют меня дальше по коридору. Толкают обычную деревянную дверь.
- Располагайтесь, - предлагает глухо. – Все, что нужно вам принесут.
- Георгий Алексеевич, так я хотела… - раздается за спиной запыхавшийся голос. – Там дальше по коридору комната... Миланкина гувернантка жила…
- Все, Оля. Ты не успела, - повернувшись к миловидной блондинке за пятьдесят, отрезает Сарматов в своей привычной манере. – Помоги девочке обустроиться. И не забудь пригласить к ужину.
- Да-да, обязательно, - улыбается Ольга. Но стоит Сарматову выйти, как окидывает меня тяжелым взглядом. – Тут тебе будет неудобно, Ксенечка. Давай, провожу тебя в другую комнату. У нас полно гостевых…
- У вас? – роняю насмешливо. – Мне кажется, менять решения Георгия Алексеевича не в наших с вами компетенциях.
- Ну да, конечно, - вздыхает она и уточняет со вздохом. – Тебе что-нибудь надо? – смотрит жалостливо. – Что происходит, я не пойму…
- Я тоже, - устало мотаю головой и молюсь всем богам, чтобы Ольга вышла и дала мне возможность побыть наедине. Пореветь с горя. Проблемы с Махровым уходят куда-то прочь и уже не кажутся мне страшным бедствием. Его измена тоже. Все затмевает невосполнимая потеря. Этого не может быть. Я не готова.
- Если надо что-то, скажи, - с видом английской королевы заявляет Ольга.
- Ничего мне не надо, -горестно мотаю головой.
- Халат сейчас принесу, - милостиво заявляет домработница Сарматова и удаляется величественная такая и неприступная.
- Хорошо, - киваю я, в изнеможении опускаясь на кровать, застеленную белым домотканным пледом. Скольжу по серым, будто бетонным, стенам ленивым взглядом и прикрываю глаза.
Пытаюсь собрать мысли в кучу. Но бесполезно. Мозг блокирует конструктив, подкидывая другие горестные воспоминания. Вот мы с дедушкой идем по парку таким же дождливым днем, как сегодня.
- Не горюй, Ксенюшка, - сжимает он мою ладошку. – Все образумится. Мама твоя поправится, как же иначе.
Зажимаю ладонью рот, стремясь обуздать немой крик, рвущийся наружу. Единственный дорогой человек. И того убили!
Сначала ушел отец. Затем злая болячка забрала маму. И вот теперь дедушка! Одна я осталась. Совсем одна.
А если вдуматься… Сарматов прав. Не застань я Никиту с другой, сейчас бы рыдала у него на плече и думала, как же мне повезло с мужем. И конечно, пошла бы у него на поводу. Продала бы землю. Наверное, на то и был расчет. И игра в любовь…