– Блин, тупорылая девчонка, не тяни кота за… рога, – наезжал на даму Гришка.
– Звонили из управления, – с достоинством отвечала та. – Её два часа нигде не могли найти.
– Что с её отцом? Он умер?
– Он в реанимации. Сказали, что вроде бы инсульт.
– Твой шеф на месте? У него машина на ходу?
– Он не даст.
Гришка схватил телефонную трубку и принялся звонить в управление.
– Алло, Петрович? Машина нужна, для Громовой, пригони мухой. Что значит «забрали»? Для Громовой, говорю тебе… в больницу к отцу ей ехать… непонятливый какой… Тогда свою дай! А, тудыть тя… Где тут местный аппарат?
Дама указала рукой.
Услышав начало Гришкиного разговора со следующим абонентом, я догадалась, что звонил он своему другу-раздолбаю, заместителю начальника УЦ. Дама как в воду глядела: машину в УЦ нам не дали, и Гришка обругал друга-раздолбая непечатным словом.
Следующий звонок был в ИВС. Разговор получился короткий.
– Дам, – сразу ответил начальник изолятора Валерий Егорыч, рябой мужик с честным лицом.
– Егорыч, ты – человек! Коньяком проставлюсь… Вик, тебе велено через пятнадцать минут стоять у выхода. Подъедет Бешеный.
Водитель по прозвищу Бешеный, по имени Костя, действительно примчал через пятнадцать минут. Стоя рядом с Гришкой у здания учебного центра, я наблюдала, как по тротуару несётся милицейский «уазик» с сиреной и мигалкой, как разлетаются в разные стороны испуганные пешеходы. Я подумала о том, что не зря сегодня, протестировав Бешеного, занесла его фамилию в тетрадку с чёрной наклейкой и надписью: «Сотрудники группы риска».
Гришка, непривычно тихий и строгий, подсадил меня в машину, поцеловал в макушку.
– Ты это, – проговорил он, запинаясь, – позвони мне вечером. Отец, он, это… думаешь, я не понимаю, что ли.
Я кивнула.
И не позвонила Гришке – ни вечером, ни в последующие девять дней…
Смерть отца – разлом опоры, крушение потолочной балки. Сначала оглушает боль, потом проявляются последствия травмы: болезнь, беспомощность. А когда возвращаешься к жизни, понимаешь, что крышу чинить придётся не кому-нибудь, а тебе. Но ты в этом ничего не смыслишь: и руки-крюки, и сил маловато. Да и папа не научил, берёг от жизни, всё делал сам. И вот стоишь и чешешь затылок, соображая: как же теперь, без папы?
Я, наверное, изменилась за короткое время. Мир вокруг тоже изменился. Будущее стало определённее и суровее, настоящее – теснее и приглушённее.