На шум подоспел Алексей. Он щупал выдранный с мясом косяк, вертел в руках выпавший из двери замок, словно не веря в случившееся, и причитал:
Гришка, сволочь, ты что наделал? Что родители скажут?
Даша, сонная и хмурая, встала в дверях. Она первая сообразила, что нужно сходить за совком и веником, подмела щепу и облупленную краску.
Гришка вырубился молниеносно, поэтому пришлось его расталкивать. Наконец он в достаточной мере проснулся, чтобы осознать содеянное. Сконфуженно матерясь, Гришка отправился искать в хозяйственном шкафчике молоток и гвозди. Он уродливо, как бог на душу положил, вставил замок, которому не суждено было больше защёлкиваться, прибил косяк и, повернувшись к нам, развёл руками. Всем своим видом он изображал раскаяние и при этом словно торжествующе говорил: что поделаешь, такое я чучело…
– Убирайся и чтобы я тебя больше не видел, рыжая морда! – в сердцах заорал Алексей.
– Ну и пожалуйста, ну и больше не увидишь, – обиженно прошепелявил Гришка. У него это получилось: «ну и позялуйста, ну и больсе не увидись…» Сказывалось отсутствие нескольких зубов (видимо, тоже утраченных на войне).
Мы с Дашей подмели мусор, затем, не глядя друг на друга, убрали на кухне, помыли посуду. Потом Даша сказала:
– Я пойду домой.
– Я провожу, – упрямо выдернулся Гришка. Даша не ответила, словно не слышала реплики. И он потрусил за ней следом, даже не попрощавшись с нами.
У меня болела голова. Алексея тоже мучил похмельный синдром. Обоим было не до Гришки. Предстояло разбираться с родителями, объяснять, что мы делали у них дома, почему на кухонном линолеуме следы затушенных окурков и почему из облупленной дверной коробки бывшей Лёхиной «детской» торчат большие страшные гвозди…
Когда мы, не раздеваясь, упали на родительскую кровать, я тут же провалилась в сон. Мне приснился Алексей, который вёз в коляске младенца. Удивлённая, я спросила, ни к кому не обращаясь: «Неужели это наш ребёнок?»
«Да нет же! – рассмеялся Алексей. – Разве ты не видишь – это я, только маленький!»
Я проснулась, продолжая улыбаться младенцу из сна. Алексей тоже просыпался, кряхтя и постанывая. Мы потянулись друг к другу, обнялись, и на нас обрушилась штормовая волна желания. Нас штормило полдня (хотя, возможно, со стороны это было довольно жалкое зрелище). Говорят, с похмелья отмирающие клетки и ткани отчаянно вопят, требуя продолжения рода. А может, смена обстановки и экстремальная Гришкина выходка сыграли знаменательную роль в нашей с Лёшкой интимной жизни?