- Ладно, я пошла, - Куницына повесила бинокль на торчавший из
стены саморез и спустила веревочную лестницу.
Ложкины продолжали топтаться у «скворечника», точно дожидаясь её
ухода, чтобы сообщить Сашке еще что-то. Юля не стала их стеснять и
быстро направилась домой.
Отец вернулся уставший, попросил заварить чай и сел в тени
черешни возле крыльца. Михаил Ильич Куницын преодолел
пятидесятилетний рубеж, но казался чуть старше. Когда-то темные
волосы почти все поседели, круглая борода тоже не молодила
Историка. А вот солидным животиком к такому почтенному возрасту он
не обзавёлся и держал себя в форме. У них перед участком стоял
турник, на котором Михаил Ильич хоть сейчас мог подтянуться десять
раз. А еще Юля помнила, как он любил бегать по утрам. Раньше. До
эпидемии.
- Нормально всё прошло?
- А? – вопрос вывел Историка из глубокой задумчивости, - да, в
яму сбросили, землей закидали, дело несложное.
- Думала, вы быстрее вернетесь.
- Ой, дочь, мы с Тарасом уже не такие молодые. Замедляемся с
каждым годом. То ли дело Витька - шустрый пацан. Мы пока
доковыляли, он вперед на разведку сбегал, туда-сюда лесок
прошерстил. Бойкий малый. Про тебя, кстати, спрашивал, - на
последней фразе Михаил Ильич улыбнулся.
- Что про меня спрашивать? Он меня каждый день видит, -
насупилась Юлька.
- Мышка, ты чего такая колючая сразу стала? Спрашивал, не
испугалась ли ты вчера во время стрельбы. Волнуется видать.
- Угу. Ясно.
- Я в твою женскую тактику не лезу. Понимаю, что парень
добиваться должен и все такое. Сразу перед ним стелиться не надо.
Но ты не перестарайся только.
- Пап, ты о чем?
- О том, что мужиков мало осталось. О будущем надо думать в
настоящем. Ладно, я уже старый, а тебе дальше как-то жить, семью
заводить.
- Какую семью, пап? Мы - последнее поколение. После нас никого
не останется.
Тут пришлось нахмуриться Михаилу Ильичу. Пессимизм и апатия
дочки его сильно беспокоила:
- Юль, большинство умерло, потому что не знало, с чем
столкнулось. А мы теперь знаем. Поэтому выживем.
- Тоже мне жизнь! Ни к кому не прикасаться, любого суслика
бояться, - каждое слово девушки было пропитано тоской и
безнадежностью.
- Ладно, давай перекусим и пойдем на озеро.
- Вдвоем?
Историк стянул мотоциклетные перчатки и почесал глаза. Жутко
хотелось спать. Михаил Ильич протяжно зевнул: