– Котёл? – всполошился Давинти. – Нет-нет! Вы, кажется, сказали, что мы не враги. Я не планировал угодить ни в какой котёл и уж тем более не мечтаю быть съеденным.
– Успокойся, тил. Никто не собирается вас есть. «Котол» на нашем наречии означает свободный дом, дом для гостей, – сухо рассмеялся старец. – А теперь ступайте. Мы потратили слишком много времени на объяснения того, что сейчас наименее важно.
Энект, по-прежнему с головы до ног закутанный в чёрную материю, махнул рукой, призывая следовать за ним, и скрылся во мраке прохода.
По пути к гостевой лачуге я обратил внимание на крупное капище, которое сделалось заметным только теперь, с высоты террасы дома вождя – низкая, но огромная в ширину жаровня занимала центр деревни. Внутри почти плоской металлической чаши теплились угли, а деревянная платформа, расходившаяся дорожками во все стороны, была заставлена самодельными фигурками и тарелками с пищей.
– Похоже на какой-то жертвенник, – шепнул Давинти.
– Алтарь, – подтвердил наш провожатый. – Тибора.
При этих словах, инфери остановился, повернулся к чаше и, коротко склонившись перед святилищем, поспешно скрылся в крохотном переулке. Пройдя ещё несколько десятков шагов, Энект замедлился, дожидаясь нас.
– Тут. Спать, – указал он на небольшую хибарку...
Последние события оказались крайне выматывающими. Тело просило отдыха, а разум жаждал хоть небольшой передышки. И всё же я так и не смог сомкнуть глаз, вновь и вновь перебирая в памяти эпизоды прошедших дней под заливистый храп и невнятное сонное бормотание не меньше выбившегося из сил рифмоплета.
***
Наконец дождавшись рассвета, я растолкал длинноухого засоню, велев ему отыскать меня позже в доме вождя, а сам направился проведать болезного побратима. За порогом всё ещё властвовала колючая прохлада, кое-где над крышами лачуг клубилась жидкая дымка ночных сумерек, однако, деревня уже вовсю кипела обыденной жизнью. Длинные тесные сходни, заменявшие дороги и улицы, полнились гамом и беготнёй. Облаченные в одинаково старое бесцветное обветшалое тряпьё, местные проводили утро каждый за своим делом. Трое мужчин, резко переговариваясь, тащили повозку, набитую сверх краёв какими-то лохмотьями, с одной стороны поселения на другую. Кто-то ловил рыбу, покачиваясь в крохотном челне. Поодаль несколько женщин стирали одежду. С криками и улюлюканьем тут и там носилась ребятня.