Пишу: «Чтобы к вечеру освободила квартиру, я прослежу».
А потом резко встаю и выхожу из кабинета, спускаюсь обратно к машине.
Поеду не к ней, нет.
В клинику.
Я, по ее мнению, бесплодный, значит?
Окей, проверюсь, а потом ткну этой дуре справку в нос.
Пусть знает, что у Тимура Ярова с живчиками все в порядке.
Тимур
— Дальше обсуждаем? — спрашивает Назар, хватаясь за бутылку.
При этом хитро прищуривается.
— Обсуждаем, — киваю ему.
Мы сегодня в бане уже третью бутылку обсуждаем, а все никак к консенсусу прийти не можем. И обилие выпитого нисколько этому не способствует.
С приятеля помощник еще тот, к слову. Достался же мне в друзья хренов оптимист! Оно, может, и хорошо идти по жизни с уверенностью, что все будет супер, но сегодня меня эта его особенность бесит.
Я бесплоден, мать вашу так, и точка. Сегодня утром получил треклятые результаты обследования. А я ведь не старый совсем. Мне тридцать… В тридцать лет получить такой диагноз — это полный звездец.
Нет, шансы, конечно, есть. Если лечиться туеву хучу времени, а потом еще столько же. И то не факт, что даже с помощью ЭКО вообще что-то получится.
В общем, Арина была права. Не беременела она именно потому, что живчики у меня бракованные. И я вместе с ними.
Эта новость прибила меня к плинтусу, и отдирать меня от этого плинтуса явился Назар, мой давний друг. Он же и повез в баню. Обсуждать проблемы при помощи горячительного, тигровых креветок и парилки с огроменным бассейном.
На парилку и бассейн мне решительно плевать, хоть и замотался в простыню на манер римской тоги. Назар тоже в парилке не был, хотя мы сидим в предбаннике уже больше трех часов.
Все обсуждаем и обсуждаем… Скоро придется делать новый заказ, а то топливо для обсуждения как-то быстро заканчивается.
Жаль, что лучше мне от этого не становится. Наоборот, с каждым часом все хреновее и хреновее.
Пора обратно под плинтус, ну или в крайнем случае домой, но Назар не пускает.
Говорю ж — хренов оптимист, надеется поднять мне настроение.
Активно приободряет, поганец:
— Хорошо, что твоя Арина не беременна. Я тебе сразу говорил — стерва еще та, невооруженным глазом видно.