Мы сидели на лавке и смотрели на воду. На пирсе рядами устроились чайки, повсюду лежали небольшие сугробы льда, выпавшего из ящиков с рыбой, когда утром разгружали баркасы. Чуть поодаль, у пандуса для подъема судов, в воду проскользнула дикая норка.
– Как ты? – спросила я.
– Так себе… а ты?
– Нормально.
Он покраснел, снял очки и снова надел. Я видела этот жест сто тысяч раз. Он всегда так делает, когда нервничает.
– Я видел, что они с тобой делали. Засунуть шишку… туда, сзади… больные они, что ли?
– Ерунда. Даже крови не было. Посмотри, норка…
Он посмотрел – как мне показалось, без особого интереса. Норка плыла вдоль причала, головка ее торчала из воды, как маленький перископ. Как у них все ловко получается в воде.
– Что мы им сделали? Герарду и остальным?
– Я случайно увидела, как они заживо сожгли котенка. Еще зимой. А теперь вообразили, что я на них настучала.
– А ты и в самом деле настучала?
– Не-а.
– А я при чем?
– Ни при чем. Но ты – мой брат.
Волны бились о волнолом на входе в лагуну, а на юге виднелся старый маяк. По ночам вспышки его ритмично, как световые плети, хлестали море. Музыка в рыбарне стихла. До странности безветренно.
– Ты тут ни при чем, сестричка. Не это, так другое – выдумали бы что-нибудь. Если они такие психи, что могли сжечь живого котенка, чего угодно можно ждать… Как ты думаешь, если бы папа был с нами…
Он по-прежнему надеется на отца… Может, потому, что не знает его так, как я. Мы уже год, как его не видели. Если тебе двенадцать, а в декабре стукнет тринадцать, года вполне достаточно, чтобы начать кое-что забывать, а то, что вспоминается, никак не соотносится с реальностью…
– Мне жаль тебя огорчать – нет. Ничем бы он не помог.
– Конечно помог бы. Он вернется, и я все ему расскажу, как их зовут и где они живут. Он с ними точно разберется. Он им задаст такую трепку, что они и чихать будут бояться.
Брат покивал в такт своим мыслям, будто видел эту картину на киноэкране у себя в голове, и я подумала, как жутко ему было, когда я лежала со связанными руками и спущенными штанами, с еловой шишкой в заднице, и, давясь, ела траву из его рук…
– Это, скорее всего, не дикая норка, – решила я сменить тему. – Слишком уж мех красивый. Наверняка сбежала со зверофермы.
– Я и не знал, что они умеют плавать.
– Мне папа рассказывал. Помнишь, он работал на такой ферме, когда ты был маленький? Бывает, они удирают из своих клеток и сразу бегут к морю – рыбу ловить.