Барак приобретал жилой вид после штукатурки стен с двух сторон.
Я подсмотрел однажды технологию капитального ремонта «каркасно-засыпного» строения.
Разборка его не заняла много времени. Строители умело рушили стойки основания одновременно с разных сторон и здание осело, превратившись в груду сырого мусора, совершенно непригодного не только для повторного использования, но и для растопки в печи.
Оказывается единственным здоровым элементом и утепляющим слоем, обеспечивающим зимой сохранение тепла и жизни внутри такого жилища до последнего дня его существования и был вот этот самый тонкий намет штукатурки между ячейками драночной сетки, который легко можно было проткнуть пальцем.
На зиму, бесконечную зиму заполярья, когда морозы часто держатся на отметке 30 градусов, а подчас достигают и сорока, а бураны бывают такой силы, что могут без особых усилий разметать или унести по частям как игрушку все это утлое сооружение, для сохранения его самого и тепла внутри его, оно обкладывалось брусками, из уплотненного снега.
Буранами бараки почти всегда заметались до уровня конька крыши и в жилище приходилось нырять вниз, как в нору.
Этот барак, часть которого представлена под служебное помещение и общежитие пожарников, был еще совсем новым. Он еще не пропитался сыростью, даже столбы внутри еще не утратили естественный цвет дерева и сквозь бытовые запахи человеческого жилья пробивался иногда аромат сосновой древесины.
Вместимость помещения по лагерным меркам с двухэтажными «вагонками» совсем уж небольшая – человек на 12—15.
Пожарников по штатному расписанию – всего пока пять человек.
Шмидт хлопотал о расширении штата, имея в виду, в том числе, и мою кандидатуру, капитан обещал поддержать его в этом, но где-то на уровне руководства лагеря пока решения не было. И помещение – светлое, сухое, привлекательное – частично пустовало на зависть многим.
Только, лишь, я успел разложить свое имущество на нарах вагонки, с удовольствием разворачивая новый ватный матрас на доски, с таким родным сосновым запахом, как в барак, переваливаясь, как пингвин на негнущихся ногах, протиснулся дневальный:
– Убили! Зарезали! – Лепетал, он, стараясь унять дрожь жирных лоснящихся губ.
– Где? Кого? – Бросились к выходу все, кто был в бараке, мешая друг другу на выходе.