Афина привыкла к тому, что все комплименты в её адрес касаются только ума, она не считала, что если девушку хвалят за разум, значит, больше её не за что похвалить, она привыкла к тому, что её называют совоокой, убедила себя в том, что сравнение с мудрой совой делает ей честь, привыкла считаться среди мужчин своим парнем, всегда носила доспехи и утверждала, что ей самой ничего от мужчин не нужно, кроме взаимопонимания безо всяких там непристойностей и дурацких нежностей. И она верила, что настоящих мужчин не заботит ничто, кроме воинской доблести, а в девушках они ценят только их ум и богатый внутренний мир. Кокетство Афродиты она глубоко презирала, ей казалось, что ни один мужчина не может воспринимать эту глупую куклу всерьёз. Потому она и решилась предстать перед судом Париса, сулила ему славные подвиги, от которых – она это точно знала – не откажется ни один мужчина, надеялась, что Парис оценит красоту ума и духовное богатство, которые невозможно в ней не разглядеть.
Но Парис оценил не ум Афины, не её целомудрие и не мужественное благородство её посулов, а прелести этой вертихвостки Афродиты и перспективы скотских утех с какой-то смертной красоткой. Как ужасен мир, в котором не ценятся ни героизм отважных мужчин, ни целомудрие мудрых девушек!
Эти грустные мысли прервались вместе с музыкой свирели, и Марсий ехидно сказал:
– Ну, пастушок, теперь ты покажи, на что способна твоя кифара!
Аполлон запел, медленно перебирая струны. У него был воистину божественный голос, который прекрасно звучал бы и без аккомпанемента, но музыка кифары доводила его пение до абсолютного совершенства.
Когда он закончил, Марсий заметил:
– Вообще-то мы соревнуемся в музыке, а не в пении. Из-за твоего голоса кифару и не слышно вовсе.
– В музыке без слов нет смысла, – возразил Аполлон. – Тебе петь тоже не запрещалось.
Сатир громко заржал:
– Играть на свирели и петь? Как ты это себе представляешь?
– Действительно невозможно. А ты, кажется, сейчас утверждал, что свирель лучше кифары, – ехидно напомнил Аполлон.
Он перевернул кифару вверх ногами и снова заиграл. Получилось не хуже, чем когда он держал инструмент правильно.
– Можешь так? – спросил он Марсия.
Марсий опять заржал:
– Ну ты и циркач! Играть на перевёрнутой свирели? Что за чушь!
Аполлон пожал плечами.