4. Немессий – византийский философ из г. Эмессы (сер. V в.)
5. Аристарх Самосский – древнегреческий астроном (IY – III вв. до н.э.).
6. Георгий Амартол – византийский хронист (IX в.)
7. Кирилл и Мефодий – братья, славянские просветители, созадатели славянской азбуки, проповедники христианства. Кирилл (ок. 827 – 869; до 869 Константин). Мефодий (ок. 815 – 885). Перевели с греческого на старославянский язык основные богослужебные книги.
8. Архиепископ Киприан – Киприан Фасций Целлий (+258), епископ Карфагенский, автор религиозных сочинений, в которых выступал за создание сильной церковной иерархии. К. приписывается создание сборников «Черной и белой магии».
9. – Гримуары – магические тексты и атрибуты.
10. Италл – Иоанн Италл (2-я пол. XI в.), византийский философ. Тяготение к традициям аристотелизма привело его к конфликту с церковью. Еретические тезисы И.И. преданы анафеме в 1082 г.
В которой у Василия томится душа, но потом приходит просветление.
Пробудился я от унылых ударов колокольного «перебора», который означал, что совершается вынос теле усопшего Захарии. Похоронный звон выражает грусть и скорбь об усопшем. Неторопливый перезвон колоколов (от самого крохотного до великана) являет собой становление человека на земле, от ребячества до умудренной зрелости. А одновременный удар всех колоколов обозначает пресечение земной жизни смертью. Я помолился за беднягу, пожелав его страстотерпице душе вечной жизни со Христом.
Мне было тяжко. На сердце свербела докучливая мысль: зачем я позволил втянуть себя в боярский розыск? Не к лицу черноризцу напяливать на себя опорки судебных тиунов, усердствовать в сыскной гоньбе. Нелестный то удел.
Хотя, я, безусловно, разделял правду Андрея Ростиславича, не подвергал сомнению надобность восстановить истину, отыскать и покарать подлинного убийцу. Не капли жалости не испытывал я к супостату, посягнувшему на самое ценное – жизнь человека. Напротив, желал ему самого тяжкого наказания.
Но разум мой некрепкий раздирался в противоречивом томлении, якобы я согрешил, не зная в чем, а исповедью утешиться нельзя.
Подавляемый ощущением неприкаянности, явился я в опустевший храм божий, алкая искупительной молитвы. Молился долго, наконец, прочел девяностый псалом (1), – и полегчало мне. Смиренно дождался повечерия, и выстоял всю службу. В самом конце часа, заметив в темном нефе (у образа Крестителя) задумчиво стоявшего боярина, я осведомился у него, тщась утаить свое смятение: