С уверенностью утверждать, что на картине изображены похороны руса нет никаких оснований, так как анализ данных археологических раскопок последних десятилетий ряда зарубежных литературных материалов показывает, что захоронение в ладье не может быть без сомнений отнесено к элементам исключительно славянской или шведской культуры. Гостей из Швеции в те времена называли варягами. Поэтому есть серьезные основания утверждать, что на картине изображены похороны не руса, а варяга.
Не следует без колебаний доверять изображению одежды на картине, так как раскопки не дают артефактов такого рода – одежда не может сохраниться в земле в течение 1000 лет. К числу находок такого возраста относится оружие, металлические инструменты, военное снаряжение из металла, керамика, украшения из металла, керамики и стекла предметы домашнего обихода из этих материалов. Исключением являются куски бересты со знаменитыми новгородскими записями, которых найдено уже около 1000 единиц.
Вызывает сомнение материал костра под ладьей. Срез торцов бревен очень ровный, что можно считать признаком распиловки. Но пила на Руси стала применяться при обработке дерева только в начале XVIII века. Первые пильщики Руси тертичниками – от слова «тереть» [4].
Рассказ Ахмеда Ибн-Фадлана до сих пор является главным и, практически, единственным источником сведений об этой стороне жизни древних русов. Он сообщает, что обряд длился десять дней. Сначала умерший был помещен «на холод» в могилу с крышей, а его имущество разделили на три части. Треть женам и дочерям, треть на похоронный реквизит и треть на «медовый набиз» – поминки.
В описании, основанном на чисто внешнем впечатлении, отмечается, что картина изображает «кульминацию – у костра стоит мужчина с уже подожженным факелом для переноса огня под ладью. По арабскому описанию, в последний день покойного достали из временной могилы, одели в богатые парчовые одежды с золотыми пуговицами, надели на голову соболью шапку и усадили в середине ладьи. Вокруг него поставили цветы, мед, плоды, хлеб, мясо и лук. Рядом принесли в жертву собаку, разрубив ее пополам. Принесли и положили возле него все личное оружие умершего. Далее следовал еще один этап жертвоприношения – изрубили мечами двух коней (художник их вынес на передний план) и двух коров, а после петуха и курицу. Из числа «девушек умершего», но не рабынь или жен, выбирается или добровольно соглашается одна, которая станет женой умершего в потустороннем мире. Она умрет и будет сожжена вместе с этим «знатным руссом». О ней, перед обрядом кремации, Ибн-Фадлан пишет: «А та девушка, которая сожжет сама себя с ним, в эти 10 дней пьет и веселится, украшает свою голову и саму себя разного рода украшениями и платьями и, так нарядившись, отдается людям.» Интересно, что имел место и такой обряд – в последний вечер девушку привели к сооруженным воротам и трижды поднимали над ними, что бы она, заглянув через них на покойника, произносила какие-то слова и принесла в жертву курицу, т.е. имел место своеобразный древний свадебный ритуал. Рассказ Ибн-Фадлана подтверждает пояснение его переводчика, который сказал, что в первый раз девушка сообщила, что видит отца своего и мать, во второй раз она сказала, что увидела всех своих умерших родственников, а в третий раз, когда ее подняли над воротами, произнесла: «Вот я вижу своего господина, сидящем в саду, а сад красив, зелен. И с ним мужи и отроки и вот он зовет меня. Так ведите же меня к нему!»