– И не надо, не надо ничего! – всполошилась почему-то дочь. – Не надо. Не требуется.
«Как это не требуется?» – подумала про себя тётя Зоя, но промолчала. И Сёмка пожал плечами. А когда принесли из горницы бутылку, сразу поднялся, надел сапоги и шапку, но в дверях ещё какую-то похабщину понёс, хоть выталкивай. Наконец, убрался. Тётя 3оя сходила подпереть за ним сенешную дверь, а когда вернулась, дочь сидела за столом и наливала себе в розовую рюмочку из другой – третьей уже – бутылки.
– Дочк, ты зачем это? Ты что?
– Нет там никакой телеги, – глядя перед собой, недобро проговорила Зинка.
– Значит, он? – тётя Зоя растерялась.
– Ничего не значит. – Дочь как-то по-чужому опрокинула в приоткрытый рот рюмочку, поставила. – Не он, – сказала. – Посветила я на углу – другой след, ботиночный. Видать, ждал, а потом смылся. На песке все видать. Не озоровал. Я, наверное, сама повалилась.
– Неужто Борис?
Дочь усмехнулась.
– Не обязательно. К этому в телегу сунулась – нет ничего. Ну, жиганула лошадь, пошла куда-то.
– Ох, Зинка, Зинка, – покачала головой тётя Зоя. – Говорила я тебе.
Дочь вскинулась было, но кричать не стала. Налила ещё. Перечить тётя Зоя остереглась.
– А чё в сумке-то было?
– Чё было, то уплыло. Начну-ут теперь… У-ух, перестройка грёбаная!
– Зи-ин.
– Чё Зин? Чё Зин-то? Иди укладывайся! Да богу своему помолись. Довольная?
– Да чем же я…
– Ид-ди ты с моих глаз, провались совсем! Ну, чего уставилась?
Тётя Зоя нашла в себе силы прикрыть глаза, молча, осуждающе и как бы прощая, покивала головой. Не в обморок же валиться перед всякой говнючкой, прости Господи… Торговать она, положим, от неё выучилась, а вот жизнь прожить – это ты давай сама. Давай, давай… И тётя Зоя ушла в горницу, а там и к себе за занавеску. Треволнения все же сказывались, и она чуть не оборвала пуговку на кофте, когда раздевалась. Задерживаться не стала, сразу легла.
– Ма-ам, – позвала Зинка из кухни. – Мам, – повторила от двери. – Ну, и молись, причиндаливай, – прошипела и хлопнула дверью.
«На кровать не придёт, в кухне теперь свалится», – подумала тётя Зоя. Пришлось встать и выключить свет в горнице.
Полежав в темноте, согревшись, она выпростала руки из-под одеяла и прочитала самую последнюю за день молитву. Память у неё была хорошая, а рублями да килограммами она её на всю жизнь забивать и не собиралась.