– Что, никому больше не хочется к чужим присоединяться? – зафиксировал Борис Меркушев. – А то заладили: до Мордасова нам на шесть километров ближе.
6
Когда уже стали разбредаться по домам, к Саньку Корнееву подрулил, наконец, Веня Нехаёв и поинтересовался с ухмылочкой:
– Ты после вчерашнего, что ли, такой?
– Какой?
– Ну, какой… Юрка, смотрю, ничего.
– Юрке хоть кобылу подводи.
– Пока вы ездили, я нашёл. Приложился, правда, но есть. Будешь?
Вопрос был излишним.
Потом Веня предложил похлопотать ещё, но идея была пресечена в зародыше.
– Нам с Юркой в центр ехать, – напомнил Санёк, и с этого момента чувствовал себя уже в пути.
Он и неблизкую дорогу от мастерской до своего дома преодолел пружинистым, запасливым шагом, всё время размышляя о предстоящей поездке. Своим поведением у председателя он был недоволен. Ведь он же всегда был готов постараться для общего дела, а если надо, и пострадать. Всегда! И Воеводин указал на него совершенно не напрасно.
Двор его ворот не имел, так как не был и огорожен, и, не меняя ногу, Санёк промаршировал походно-строевым до самых сеней. Корова на карде, успел заметить, лизала соль, выл и скрежетал в теплушке сепаратор, и, значит, домой он угодил в самый кон, разве что за водой слетать, подсуетиться.
Жену, помня, как и она, вчерашнее, Санёк приветствовал сдержанно, зато широко улыбнулся тёще, ответившей ему из своего лежачего положения приблизительно тем же.
– Собирайте, голубки, в дорогу орла! – объявил, когда вой сепаратора стал угасать.
– Хоть бы и правда черти унесли.
– Кудай-то, Шурк? – спросила тёща.
– Районное, мамаш, начальство призывает. – Санёк подсел к ней и украдкой показал три растопыренных пальца. – В виду грядущих перемен, – и раскрыл всю пятерню.
– Слухай его, слухай.
– Я, повторяю, не шучу. Утром должен ехать.
– А у энтого начальства пинжаки, случайно, не с погонами?
Замечание, конечно, было вздорным, однако напомнило, что не помешает в этом смысле захватить и паспорт.
Подождав, пока тёща откопает в тряпье пенсионные излишки, и приняв ссуду с молчаливой клятвой непременно вернуть долг (в руку легли не три или пять, а все восемь рублей бумажками), Санёк взялся за приготовления.
В горнице он раскрыл обитый крашеными жестянками сундук. С внутренней стороны крышки на него глянули: лётчик в кожаном шлеме с комбайнерскими очками, красномордый моряк в поварской бескозырке блинчиком, немой пехотинец и пограничник, у которого взгляд на свету делался острее иголки и пропадал совсем. «На страже защиты родине», – было написано пониже огнестрельного оружия, которое все четверо прижимали к грудям; за головами у защитников были голые доски, потому что ни ракет, ни реактивных самолётов неизвестный мастер рисовать не умел, а, может быть, экономил краски. Не изобразил он и дорогого сердцу танкиста, так что даже мысленно посоветоваться насчёт снаряжения Саньку всегда было не с кем.