Как часто знакомые люди при встрече спрашивают друг друга о том, читал ли он (она) последнюю книгу (рассказа, повесть и тп.) такого-то автора. Зачастую людям интересно уже не столько само произведение, а непосредственно личность автора. Сквозь призму личности автора пытаются рассматривать конкретный его текст или наоборот, сквозь призму текста рассматривают автора. И как-то незаметно на второй план уходит тот факт, что увидеть четкую и полную картину нельзя, пользуясь опосредствующими предметами. Нельзя получить посредством призмы правильное изображение. Тем более, если призмой являются такие тонкие материи, как человек или текст. Автор, совершая акт самопожертвования, дарит нам свои чувства, мысли, душу в оправе своего произведения. Он первый протягивает нам руку навстречу. В ответ на это пристрастный читатель, пусть даже из лучших побуждений, начинает выворачивать текст наизнанку, пытаясь докопаться до некой абстрактной истины. Конечно, таких меньшинство. К счастью, почитатели таланта того или иного автора принимают очередное его творение полагаясь больше на сердце, чем на холодный рассудок. И это одно из самых отрадных мгновений для автора.
Подводя итог, можно сказать, что пока в отношениях автора и читателя преобладает парадигма «человек – человек», а не «специалист – автор», культура текста сохранится в первоначальном виде. И хотелось бы призвать простых читателей и мастистых специалистов не забывать, что за абстрактной фигурой под названием «Автор» стоит Человек.
Я изгнанник. Мой народ бросил меня в никуда. Здесь нет ничего, нет даже самого «здесь». Иногда мне кажется, что и меня самого нет. Хотя, наверное, все – таки я есть, раз уж я решил рассказать вам эту историю. Историю своего изгнания. Может быть, она послужит уроком или хотя бы скрасит пять минут досуга.
При рождении никто не заметил никаких отклонений. Как только я родился, и меня освободили от пуповины, я протер все три глаза, и бодреньким шагом направился куда-то по своим надобностям. Впоследствии все попытаются свалить именно на этот инцидент, но мне кажется, не целесообразно обвинять во всем скользкий пол, тем самым, придавая ему судьбоносное значение. Просто это были мои первые шаги, и пол был действительно скользкий. Я упал. Упал довольно неудачно и карикатурно. Самое неприятное, что после падения перестал видеть один из моих глаз, тот, что на лбу. Одной медсестре показалось смешным, то, что меня так раздосадовало. Она захохотала. Тут произошло нечто абсолютно нереальное. Я только подумал о том, как хорошо было заткнуть эту бренькающую куклу, и мысленно произнес: «Да будет так!», как в воздухе появилась довольно большая пробка и наглухо заткнула рот оторопевшей медсестре. До сих пор я радуюсь, что тогда не пожелал ей смерти. Вскоре это событие отошло на второй план, так как падение сказалось на моей голове. Я начал расти. Сам этот факт вряд ли удивил кого-нибудь, но то, что у меня на процесс развития ушло около двадцати лет, вместо положенных нескольких минут, было уже из ряда вон выходящим событием. Меня изучали представители всех наук и всеми возможными и невозможными способами. Меня это мало заботило, заботило меня другое. Я был одинок, все двадцать лет. Мне так хотелось найти если не друга, то хотя бы слушателя. Не очень-то приятно общаться только с самим собой так долго. Но как бы там ни было, а дотянул я до общей планки развития. И вот бы мне радоваться и горя не знать, да только тут-то и начались все мои настоящие беды.