– Всё, я ушёл! – Дэн захлопнул дверь и сбежал по шатким ступеням крыльца. Он не спеша прошел до калитки, вдыхая пьянящий аромат весеннего утра – а оно выдалось на редкость чистое, умытое вчерашним недолгим дождем – постоял секунду, с удовольствием глядя на чистый майский день, зарождающийся на улице, решительно открыл калитку и поспешил на работу.
Дэнниел Дмитриевич, для знакомых и друзей – просто Дэн, был 25 лет от роду. Чуть выше среднего роста, плотный, с темными, вечно растрепанными волосами, он выглядел совсем юным, благодаря немного рассеянному, улыбающемуся выражению лица и совершенно, мальчишеским, чуть застенчивым, чуть диковатым глазам. Пожалуй, единственное, что выделяло его в толпе – это походка; перенятая у кого-то из предков-звероловов, плавная и крадущуюся, бесшумная и стремительная. Она напоминала старикам о давно забытых временах промысловой охоты, а молодым – о каратэ, ниньзюцу и прочих вещах, в которых Дэн ровно ничего не смыслил и очень смущался, когда с ним об этом заговаривали.
В то утро Дэн вышел из дому как обычно. Работал он в городе на большом заводе. Окончив в прошлом году институт, он не нашел работы по специальности и устроился туда программистом, благо это ему с детства давалось легко. Завод располагался на окраине города, недалеко от того поселка, где был дачный домик его матери – напрямую полчаса ходьбы. Дэн никогда не упускал случая пройтись пешком в хорошую погоду, наслаждаясь свежим воздухом и яркими красками природы. Сегодня его настроение (и тому способствовало прекрасное весеннее утро) было просто чудесное. Силы пробуждающейся природы пьянили его, хотелось выкинуть что-нибудь шальное, тропинка сама летела под ноги, и Дэну пришла в голову чудная мысль – а не пойти ли напрямую, через лес?
Ботинки на нем были не новые, роса с травы уже исчезла и Дэн, немного поколебавшись, решительно свернул с тропинки в небольшой лесок, на другой стороне которого, как он прикинул, была другая, более короткая для него дорога на завод.
Опушка оглушила его тишиной. После громких трелей полей негромкое посвистывание лесных птах лишь еще больше подчеркивало безмолвие древесных исполинов. Исчезли все посторонние шумы. Пропал гул машин, редкий рокот пролетающих самолетов, голоса где-то идущих людей – все заполнила густая, чуть жутковатая тишина старого леса.