Впрочем, об этом позже. А пока обратимся к началу.
Итак, дворянский сын Сергей Владимирович Михалков родился в 1913 году в Москве в доме № 6 по улице Волхонке, неподалеку от Кремля. Дом не принадлежал отцу Сергея Владимировича. То был доходный дом, которым владел его двоюродный дед, Сергей Владимирович Михалков, а строил его некто Маршак. Не тот, конечно, Маршак и вряд ли родственник, но сочетание фамилий многозначительное…
Няня водила маленького Сережу Михалкова гулять в Александровский сад и к храму Христа Спасителя, его крестным отцом был товарищ министра внутренних дел генерал-лейтенант В.Ф.Джунковский. Все, как и полагается в знатных дворянских семьях. Раннее детство Михалкова прошло в подмосковном имении Назарьево, принадлежавшем знакомым родителей. Поскольку ходить в школу было далеко, начальное образование трое братьев Михалковых получали дома: для этого была приглашена немка-гувернантка Эмма Ивановна Розенберг, заложившая в детей не только основы строжайшей самодисциплины, но и обучившая их немецкому языку на таком уровне, что уже в детстве они могли читать Шиллера и Гете в подлиннике. И даже спустя более полувека Сергей Владимирович Михалков блистательно выступал с докладами на немецком о детской литературе на различных международных форумах.
«…Воспитывали меня, – вспоминает писатель, – в заботе и ласке». Думается, именно эта атмосфера любви, заботы, внимания друг к другу, постоянного труда и помогла ему вырасти здоровым душевно и нравственно, стать таким успешным в жизни человеком, человеком без болезненных комплексов, которые, казалось бы, могли развиться у заикающегося мальчишки. Но откуда оно взялось, заикание? Увы, жизнь, как известно, полна неожиданностей. Однажды няня нечаянно упустила коляску с малышом, коляска покатилась, набирая скорость, и опрокинулась. Маленький Сережа после этого случая стал заикаться.
«Как сам я относился к собственному заиканию? – спрашивает себя Михалков. – Робел ли? Смущался? Старался отмолчаться?
Мне хотелось говорить, и я говорил, и товарищи мои действительно терпеливо ждали, когда я выскажусь до конца. И если кто-то из них пробовал поначалу подшучивать над этой моей бедой, я тотчас перехватывал инициативу и пускал в ход юмор, сам первым смеялся над своей «особенностью». В школе, помню, меня мое заикание не раз выручало. Например, вызывает меня учительница химии, я же не знаю, что отвечать, и начинаю с великим усердием заикаться… Сердобольная женщина ставит мне «удовлетворительно»… Товарищи мои тихо умирают от смеха…»