Для Гарри особой разницы давно не было.
Ведь только когда он стал наконец свободен ото всех и от всего,
он наконец узнал, что значит — быть абсолютно счастливым…
Хотя впервые он испытал это счастье много раньше, когда закончил
свой самый первый артефакт — простенькую поделку, следящую за
спящим сыном — их вторым ребенком. Маленький Ал был не проблемным,
но рос довольно беспокойным ребенком, впрочем, как и Джим, и
Лили-Луна, так что изобретение оказалось полезным и удобным.
О, это было ни с чем не сравнимо — он сделал все сам, от подбора
материалов до придания удобной формы и зачарования! Как же он тогда
гордился!
И каким он был смешным и все еще глупым… Дать собственным детям
такие имена — это надо было умудриться. И ведь никто не остановил,
не подсказал. Хорошо, когда дети подросли, успел с ними поговорить,
все объяснил, и каждый из них выбрал себе еще одно имя — свое
собственное. Потому что человек должен быть самим собой, а не чужим
надгробием. Тем более двойным.
Идеальным признаком того, что дерзкий, буквально на коленке
сварганенный ритуал тогда удался, оказалась необходимость сменить
палочки всем… четверым. Потому что Гарри тогда тоже выбрал себе
свое собственное имя, которое больше никто не знал. Молча, про себя
— как всегда, когда это было важно. Потому что он тоже хотел
выбирать сам.
И вот тогда уже словно пелена спала — ему вдруг начало везти.
Потому что по сравнению с тем, что он начал делать после развода и
чего достиг, все предыдущие его поделки как артефактора были именно
что домашним развлечением.
За его творениями, а потом и за ним самим начали охотиться, но
Гарри давно уже не был прост — отследить, где он живет, никому не
удавалось, а тех, кто пытался вступить с ним в разговоры, ожидало
чаще всего полное игнорирование. Деньги мистеру Поттеру были не
нужны — ему хватало. Интересовали его только самые нестандартные и
необычные заказы, фантазии людей, которые воплотить было почти
невозможно, а таковых было не особо много, и принимал он их
исключительно по рекомендациям. Гарри любил делать невозможное.
Наконец никто не мог оторвать его от главной страсти — страсти
творца. И счастья творца. Он понял, что получил, завоевал, добился
своего — своей собственной жизни, такой, какую он хотел. И был
ужасно рад, что это случилось не особо поздно — ему не единожды
попадались сведения о том, что волшебники живут долго, и для этого
им вовсе не нужен знаменитый Философский камень.