– Так. На горшок, умываться и спать,
фантазёры, – распорядилась бабушка. Я не стал спорить с ней. Тему
религии лучше без необходимости в СССР не трогать, чревато.
Ходики показывали уже половину
одиннадцатого, и правда, надо ложиться спать.
Я быстро умылся и лёг. Женщины ещё
какое–то время копошились, потом разлеглись по койкам. Вскоре всё
стихло.
Я думал о Цушко, о Никифоровне. И о
том, как несправедлива жизнь. Я обещал Никифоровне заменить патрон
в сенях, а никак не могу в течение недели дойти до рядов на
Площади. В воскресенье рынок, и опять я не попадаю. Хоть занятия в
школе прогуливай.
– Ба, – тихо позвал я.
– Что?
– А какого чёрта дети в школах по
субботам учатся? Разве это удобно? Родители дома, а дети в
школе.
– Взрослых три года только как на
пятидневку перевели, – ответила бабуля. – Подожди, и школы тоже
переведут.
– Три года? А раньше как
работали?
– Шестидневку.
– Один только выходной был?
– Да, но мы работали по семь часов.
Кстати, сейчас тоже чёрные субботы есть, как минимум, раз в
месяц.
Да уж, чёрные субботы, как же, как
же, помню. Я повернулся на бок и улёгся поудобнее.
– Спокойной ночи, – пожелал я
бабушке.
– Спокойной ночи, – ответила она.
Я почти сразу уснул.
***
Ивану не спалось. Он всё ворочался и
думал, как же так, Цушко умер, документы унитожены. Нет больше
угрозы Веронике. Не надо что-то выдумывать, само всё
рассосалось.
Цушко умер… О мёртвых или хорошо, или
никак.
И Пашка, конечно, прав: хорошо, что
он умер не из-за их подставы.
Как же им обоим повезло, что не
пришлось марать руки и совесть.
С этой мыслью Иван, наконец-то,
успокоился и заснул.
***
Проснулся я от того, что бабуля
трясла меня за плечо.
– Просыпайся, полседьмого, – доложила
она, увидев, что я наконец-то открыл глаза.
Я сел в кровати, пытаясь вспомнить,
какой сегодня день, и что я должен сейчас делать. Вышел на улицу в
одних трусах и майке. Уже почти рассвело. Чувствовался лёгкий
мороз. Но небо было чистое, будет солнечный день, что не могло не
радовать в свете предстоящего похода.
Вернулся в хату, умылся, оделся и
вышел на улицу. Славки ещё не было видно. Я вернулся во двор,
помахал руками, поотжимался. И услышал громкий хруст льда под
чьими-то ногами. Вышел на улицу как раз навстречу Славке. Он, не
сбавляя ходу, протянул мне руку, я шлёпнул по ней вместо
приветствия.