— Тебя,
— застонала в нетерпении я, — конечно, тебя! Ох!
Он
втолкнулся внутрь довольно резко, но это не было неприятно, хоть и чуть
суховато из-за спешки. Матвей задвигался сразу же глубоко и размашисто,
постанывая на каждом движении, задышал открытым ртом от удовольствия. Я
прогнулась в спине и шире раздвинула колени, желая продолжать не меньше, чем
он. Громкими шлепками и шумным дыханием заполнилась просторная комната.
Когда
моё дыхание участилось ещё сильней, а низ живота начало заполнять
расползающееся тепло, Матвей опустился на локти надо мной и принялся целовать в
губы, захватывая их по одной и смешивая наше дыхание, постанывая в них и шепча:
— Моя
девочка, моя маленькая, такая…
Он
ускорился, работая теперь одними бёдрами и вжимая меня в диван, я застонала
громче и отрывистей, чувствуя, как сейчас моё нутро вспыхнет оргазмом. Любимый
потянулся одной рукой и поднял мою ногу ближе к груди, это сделало своё дело, и
я выгнулась, упираясь затылком в мягкие подушки. Внутри всё сжалось, и горячая
волна разлилась по телу, отдавая ритмичной пульсацией.
— О-о-х…
котено-ок, — застонал почти сразу после меня Матвей и продолжил двигаться,
насладившись моими трепыханиями и конвульсиями не своём члене.
Меня
уже вело от переполняющих физических ощущений, тело словно расплавлялось и
превращалось в мягкий пластилин. Неосознанно я сжимала внутренние мышцы от
удовольствия, и Матвей не смог продержаться сильно дольше меня. С громким
протяжным стоном он кончил, вжимаясь последние разы особенно глубоко. Затем
уткнул своё лицо в моё плечо, обжигая кожу горячим дыханием.
Я
обнимала его и гладила по светлым, чуть вьющимся волосам и не могла
нарадоваться нашей горячей близости, нашей любви. Как? Как можно этого человека
подозревать в неверности? Как можно даже подумать о таком, когда он вкладывает
столько чувства в наши отношения. Настоящего чувства!
— Твоя
юбочка помялась, — виновато поднял глаза Матвей, чмокнул меня сладко, — придётся
погладить. Ты юбочку, а я тебя.
Я
засмеялась, хоть под его тяжестью и дышать-то было сложно.
— Опять
меня на гладильную доску хочешь нагнуть.
— Я
люблю шалить. А ты разве нет, мой игривый котёночек?
— Люблю,
— я улыбаясь, чмокнула его в нос. — Но лучше тебе с меня слезть, пока я не
превратилась в коврик.