Путь до Сан Агустина с телами убитых
навевает мрачные мысли. О бренности нашего существования. О том,
как быстро гаснет этот неуловимый огонёк, что горит внутри каждого.
О том, что Сопряжение превращает всех нас в чудовищ, как и сказала
Ехидна. Превращает ли? Или просто раскрывает истинную суть
человека?
Как и любое испытание, и речь не о
сраных конкурсах, рождённых неведомым воспалённым разумом, любой
катаклизм всего лишь отсекает лишнее. Убирает наносное. Любое
искушение, а нет искушения сильнее, чем сила и власть, приоткрывает
дверцу в самые тёмные чертоги души каждого из нас. Любое несчастье
позволяет человеку проявить свою настоящую природу. Будет ли он
тем, кто умножает зло, кто пользуется моментом для собственной
выгоды или тем, кто сохранит человечность, когда от неё нет никакой
практической пользы?
Крутятся в моей голове и другие
мысли, более приземлённые. Нам удалось спасти Сан Агустин от
уничтожения в результате Всплеска, но город потерял сразу двух
защитников-Квазаров. Заменить их, а тем более заменить быстро,
будет невероятно сложно. Город можно брать голыми руками. Здесь
почти не осталось сильных воинов. Не получится ли так, что наша
победа окажется Пирровой?
Достигнув здания фактории, мы
передаём тело оборотня и фрагменты доспехов товарищам Марии. Можно
возвращаться домой, но испанка просит нас задержаться ещё на одну
ночь. Да я и сам чувствую желание хотя бы на 12 часов отложить
решение новых проблем. А они вечно имеют свойство появляться
непрошеными.
Выхожу на связь с Уайтклэй. Там всё
спокойно, и это чертовски радует.
До вечера я занимаюсь мелкими
бытовыми вопросами. Навожу чистоту, благо, что у них здесь имеется
горячая вода. Осматриваю сломанный револьвер с его разорванным
стволом и покорёженным барабаном. Ремонту он уже не подлежит. Тут
даже мнение оружейника не требуется. Только в утиль. Невольно
размышляю о следующих шагах.
Несильно удивляюсь, когда нас
приглашают на траурное торжество в честь павших. Хотя на
обыкновенные мрачные посиделки это походит мало. Местные
традиционно верят, что убитых не обрадуют кислые мины живых. Нужно
танцевать и петь, вкусно есть и наслаждаться жизнью на всю
катушку.
Сидя за большим столом, я открываю
доставшийся мне шестнадцатилетний Лагавулин и щедро разливаю его
окружающим. Мария опрокидывает бокал, на щеках, сквозь грим,
проступает румянец.