Конечно, его сразу узнают, обязательно остановится пара машин рядом, и ему помогут сменить колесо. Но сейчас Влад ни с кем не хотел общаться. Он чувствовал себя неуютно, неудобно как-то. С чем можно сравнить это внутреннее неудобство? Так неудобно, не по себе бывает человеку, когда ему под рубашку неожиданно заберется пара муравьев – весь извертишься, издергаешься, изойдешь матом, пока их не поймаешь… Так чувствовал себя сейчас и популярный телеведущий.
Может быть, тело само чувствует беду, то, чего не чувствует его мозг? И оттого ему так не по себе, так неуютно?
Влад поморщился, помял пальцами усы, проводил взглядом двух проституток, сунувшихся было под машину, но тут же отступивших назад, усмехнулся – разве можно было представить себе еще четыре года назад, что Москва так переполнится проститутками.
И кого тут только нет – попадаются даже черные шоколадки из Нигерии.
Он подъезжал к дому.
Чем ближе подъезжал, тем сильнее на него наваливалась усталость: руки тяжелели, ноги тоже наливались тяжестью, кожа немела, колени – хоть иголками коли – ничего не чувствуют. Усталость, это все усталость.
Даже когда он готовил телевизионные передачи, ставшие популярными – настолько популярными что невозможно было показаться на улице, мигом обступали люди, требовали автограф, просили помочь (если просьбы были несложные, он помогал, если возникало что-то серьезное – не брался за это, если в руки давали бумаги – переправлял куда надо), так не уставал. А сейчас начал уставать.
Кстати, о просьбах. Поскольку Влада не только узнавали, но и любили, очень часто лишь одной его подписи было достаточно, чтобы человеку оказали помощь. И это вызывало в нем некую гордость, вполне законную: там, где другие оказывались бессильны, имя Влада помогало.
Узнавая об этом, он довольно крутил головой и, вытирая рукою усы, говорил:
– Хорошо!
У него было очень доброе лицо. Влад это знал. Если бы кто-нибудь выдумал, скажем, «эликсир доброты», то на этикетке можно было бы смело поместить портрет Влада.
Вдоль всей Новокузнецкой улицы стояли машины, и слева и справа, машин теснилось много, некоторые были завалены снегом по самые боковые стекла. Снег на них уже потемнел, сделался каким-то дряблым, словно мыши в нем понаделали ходов, – эти машины стоят здесь с осени. Скоро центр задохнется от их безмерного количества.