2010 год. БРЮГГЕ (БЕЛЬГИЯ)
Я лежу на спине, раскинув руки, в бирюзовой, прозрачной воде бассейна, окруженного пальмами. В чаше пурпурных дерев, надо мной, поют диковинные, жареные колибри, без голов и без перьев. Я открываю толстую книгу в кожаном переплете. Страницы книги этой созданы из толстой, ветхой, серой, сырой бумаги, пахнущей стариной. Мои пальцы проваливаются в пустоту, когда я перелистываю книгу. Я не помню ее названия, но когда я начал читать, то не смог оторваться. Я никогда не видел этой книги ране. Диковинная, абсурдная, странная, непостижимая, история любви, описанная неведомым автором, захватила меня полностью! Любовь, страдания, разлука, секс, еще раз – разлука, еще раз секс, одиночество, групповуха, страсть, измена, смерть, предательство, слезы, драки, смех, выстрелы, голод, шторм, акулы, взрывы, еще раз секс, два раза. Передо мной проходит Любовь, страшная голая девка с лохматым стегном, за ней строем марширует Страдание – толпа голых девок, замыкает шествие – Одиночество, голая строгая Дама в сиреневом шлафроке. Она уныло плетется, волоча ноги, словно чужие, и у нее мое лицо! О! Ужас! Я точно знаю, что мне надо срочно торопиться на планерку в «Комсомолку». Я сегодня «свежая голова».
Мне нужно бегло, как каторжник с Сахалина, прочитать все сегодняшние газеты, посмотреть телевидение, послушать радио, посмотреть Интернет и сравнить: кто лучше «Комсомолки» осветил состояние Вселенной. Но я – пьян, как внезапно раскодировавшийся алкоголик! Как быть? Не идти? Но у нас, в «Комсомолке», святой закон: тот, кто не пришел, по какой-то причине, «свежачить», ну, там, заболел или умер, – тот полный подлец и подвергается штрафу размером в сто тысяч рублей.
– Сегодня «свежая голова» у нас не совсем свежая! – говорит, смеясь, после первых моих фраз, произнесенных заплетающимся языком, шеф-редактор Владимир Мамонтов укоризненно. – Давайте отпустим «свежую голову»? – обращается он уже к собравшимся журналистам. Я, склонив голову, покидаю пристыженно «Голубой зал». И, к своему ужасу, только сейчас замечаю, что я гол, наг, как сокол, что на мне нет даже простых, семейных, просторных труселей! Я закрываю руками пах. Ах! Мой пах! Ну, нах! Как хорошо, что я не женщина и мне не надо прикрывать еще и перси! Я бегу по длинному коридору шестого этажа, шлепая босыми ногами по мокрому, после дождя, полу, а из обгоревших дверей на меня смотрят полусонные музы и полуголые мужи…