Пока ошейник молчал, Эдриэл собирался играть привычную роль — роль пассивной, неживой куклы. Держать руки по швам, смотреть в одну точку, пугать клиентку застывшей мимикой. Он никогда не целовал этих наглых богачек, возомнивших о себе невесть что. Этих скучающих аристократок, уверенных: всё в мире создано для их удовольствия. Не касался их ни губами, ни руками, ни мыслями, позволяя лишь использовать своё тело, не более. Его холодность, деревянность доводили клиенток до бешенства. Заплатить столько денег и получить в постели бревно? Как же они неиствовали, негодовали, бежали жаловаться Сесиль. Но даже боль не делала Эдриэла сговорчивым.
Старуха не злилась. Её как будто устраивали и холодность эльфа, и его неподвижность. Равнодушие любовника словно придавало ей смелости.
Эдриэл всё ещё смотрел на часы, когда женщина приблизилась и провела рукой по его животу.
Под сухой старческой ладонью родилось знакомое золотистое мерцание.
Не может быть. Невозможно. Это…
Он инстинктивно отшатнулся, но свечение никуда не исчезло — золотистыми нитями протянулось от пальцев клиентки к напряжённому животу.
Свет истинной пары. Эта древняя развалина… его истинная?
Безумие. Бред. Он точно не в себе. Тронулся умом. Повредился рассудком. Спятил.
Жизнь в борделе довела его окончательно.
Как там говорила Сесиль? «А не поехал ли ты, милый мой, крышей?»
Он поехал. Определённо. Вторая истинная за неделю! Вторая! Последние триста лет ни одной, а тут сразу две! Сначала та странная девчонка, обронившая красный камень. Теперь старуха с огромным носом. Что, гниль вековых дубов, происходит?
Он, бывший король и галерный раб, стойкий к жизненным потрясениям, вдруг почувствовал, как в груди зарождается истерика.
Он сошёл с ума. Сошёл с ума.
Близкий к панике, Эрдиэл уставился на старуху — и тут её лицо позеленело.
* * *
— Я опять зелёная? — спросила я со вздохом, поймав шокированный взгляд эльфа.
Тот заторможено кивнул и попятился.
— Не обращай внимания, это нормально, — махнула я рукой.
Эльф был не согласен. Он судорожно сглотнул и сделал ещё один осторожный шаг назад.
Ора, какая же неудача! Единственное зелье, которое я так и не сумела освоить за годы в академии, — оборотное. Для меня, самой лучшей адептки, победительницы всевозможных олимпиад, это было настоящим ударом по самооценке. Успокаивало, что зелье считалось сложным и выходило за рамки учебной программы, иначе не знаю, как бы я сдала выпускные экзамены. Опозорилась бы на весь АМОК.