Эля коротко кивнула, давая понять, что услышала слова отца, и
сосредоточилась на гобелене, что и так изучила до мельчайших
подробностей. На ткани изображена сцена битвы Эйтла Ферату.
Соперник опрокинул побежденного противника, наступив ему грудь,
обхватил голову поверженного руками и, кажется, тянул.
— Наш молодняк должен выйти на улицы и слушать, — холодно
говорил Александр. — Только слушать. Оставаться в тени и не
привлекать внимания. Мне не нравится вот это ощущение, — красивое
лицо не выражало эмоций, но вот голос был полон недовольства. — С
каждой минутой я все больше и больше чувствую огорчение.
Слушая отца, княжна перевела взгляд на другой гобелен.
Обезглавленное тело и ликующий победитель тихо раскачивались от
сквозняка.
— Я должен знать все, — с расстановкой произнес князь.
Эля украдкой взглянула на Константина. Высший едва уловимо
покачал головой, намекая, что молчать не станет.
— Сама, — произнес он одними губами.
Княжна сморщила носик, повела плечом, чуть отодвигаясь.
— Папá, твои подозрения верны, — заговорила она, глядя, как на
третьем гобелене победитель получает из рук князя вампиров
Зарок.
Александр медленно повернул голову на дочь.
— Уточни, моя долгожданная и единственная наследница.
Тон, которым заговорил с Элеонорой отец, насторожил ее. Он будто
уже знал обо всем, что произошло с ней этой ночью, но хотел
услышать из ее уст.
Княжна поразмыслила немного и произнесла:
— Светлый князь хочет сделать этот мир удобнее для вампиров.
— И когда он успел тебе поведать об этом? — Александр ожидал,
ничем не выдавая своих эмоций.
Эле захотелось встать.
— Несколько часов назад.
— М-м-м, как интересно...
— Ты знал, да?! — воскликнула княжна.
Человеческие эмоции изредка, но еще брали верх над юной
вампиршей.
— А ты думаешь, в этом городе что-то происходит без моего
ведома, дочь? — Темный князь уточнил с приторной улыбкой на губах,
демонстрируя клыки. — О, дитя, — он обвел Высших
взглядом.
И этот жест окончательно вывел Элеонору из себя. Она поднялась
на ноги и встала так, чтобы быть лицом к отцу.
— Что это значит? — спросила она воинственно.
— Это означает, мой маленький мышонок, что я долгие годы
закрывал глаза на твое странное увлечение. И не могу сказать, что
был им доволен. Да я и сейчас не доволен, — князь продолжал сидеть.
— Хочется тебе играть в независимость — пожалуйста. Хочется
развлекать толпу — пожалуйста. Но я не позволю лгать мне. Даже
собственной дочери.